Виктор Точинов - Сказки летучего мыша

– Грузишь, – констатировал Даня, пощупав стену. – Камень как камень: холодный, твердый…

– Ну не знаю я… Говорю же, кажется так… Неправильное всё, а отчего – не понять…

Но желания повернуть назад Вася пока не высказал. К тому же после крутого поворота и резкого сужения хода они пришли .

Двое бойцов Чагина, наблюдавших из восточного крыла развалин за парком и сторожкой писателя, не имели понятия о задании, полученном покойным Слюсаренко от шефа. С Архивариусом тоже никогда не имели дела. Да и вообще были из молодых и не подозревали о подоплеке происходивших и готовящихся событий.

Поэтому следили за серым джипом, подкатившим к вагончику, всего лишь с любопытством.

Зрелище действительно оказалось занимательным. Сначала распахнулась водительская дверь машины, но водитель не вышел. Затем сама собой поднялась задняя, пятая дверь джина. На землю медленно опустился пандус – опять-таки без чьего-либо видимого участия.

После чего наружу выкатилась сверкающая хромом загадочная конструкция: не то модель марсохода в натуральную величину, не то боевой робот, сбежавший из секретнейшей лаборатории Пентагона.

Выкатилась и с мерным жужжанием обогнула джип, подкатила к водительской дверце, выполнила несколько маневров и остановилась вплотную к машине. Сидевший за рулем человек перебрался на конструкцию – перебрался лишь при помощи рук. Ибо ног у него не было.

– Бляха муха… Инвалид… – удивился один из бойцов. И немедленно доложил Маркевичу. Тот распорядился коротко – не предпринимать ничего.

Верх инвалидного кресла остался прежним. Новое же шасси действительно напоминало вездеход, предназначенный для экстремальных условий. Десять широких колес низкого давления не завязли бы ни в болоте, ни в глубоком сугробе, ни в песчаной пустыне; система компенсаторов позволяла сохранять равновесие на склонах крутизной до пятнадцати градусов.

И все равно Архивариус сомневался, что стоившее изрядных денег средство передвижение сумеет втиснуться внутрь графских руин… Добираться ползком, извиваясь, как перерубленный червяк, очень не хотелось. Он рассчитывал на помощь писателя, но мобильник того не отвечал, а на двери сторожки висел замок.

К тому же он чувствовал, что из развалин за ним наблюдают. Позориться на глазах у орлов из «Рапиры» не хотелось вдвойне. Да и фактор времени играл немаловажную роль. Весь расчет был на то, что стрелять в него сразу не станут: пока информация дойдет до седоголового, пока он отдаст соответствующий приказ…

Можно успеть. Вернее, попытаться успеть.

Никакой уверенности в успехе авантюрного предприятия у Архивариуса не было.

…Опасения оказались напрасными – в той их части, что касалась проникновения в здание. Инвалидный марсоход зажужжал сильнее, но преодолел-таки достаточно крутую насыпь. И втиснулся в проем, слегка зацепив кирпичи далеко выступающими вбок колесами.

Внутри все осталось по-прежнему – совсем как пятнадцать лет назад. Но может быть, так лишь казалось. Архивариус ни разу не был здесь после ночного визита в обществе мертвого эсэсовца – но сделанные Валентином Пинегиным снимки и видеозапись изучил самым внимательным образом.

Задерживаться он не стал. Не время предаваться воспоминаниям. Люди Чагина могли в любой момент перейти от наблюдения к активным действиям.

Кресло-вездеход сразу покатило в коридор, ведущий к лесенке. В коридор, которого не существовало – здесь и сейчас. И который существовал – где-то неподалеку…

Груда кирпичей – замшелых, сцементированных набившейся между ними землей – лежала на том же месте. Архивариус остановился рядом с ней. Вынул из кармана бумагу – старую, пожелтевшую и ломкую, запаянную для сохранности в пластик. Поднес к глазам, хотя давно наизусть знал, что там написано.

Сей документ – всего две рукописных строчки и стилизованное изображение ключа – обнаружили в свое время среди бумаг, оставшихся после умершего в симбирской ссылке Александра Федоровича Лабзина, известнейшего мистика, главы «Умирающего Сфинкса». Бумага проделала долгий путь через аукционы и частные собрания любителей архивных редкостей – и пять лет назад оказалась у Архивариуса.

Верхняя строчка была выведена арабской вязью – и при прочтении звучала как набор слов, на слух тоже звучащих как арабские, но совершенно бессмысленных. Ниже приводилась транслитерация кириллицей – с ятями и твердыми знаками, выполненная старомодным почерком со множеством завитушек…

Исследователи, изучавшие документ в конце девятнадцатого века в числе прочего наследства Лабзина, лишь одно установили доподлинно: почерк принадлежит самому Александру Федоровичу. Изображение ключа вызывало смутные ассоциации с розенкрейцерами – но ничего конкретного в этой связи выяснить не удалось…

Архивариус надеялся, что правильно понял смысл записки. Что правильно истолковал интерес Лабзина к усадьбе Скавронских-Самойловых… Что ключ подойдет к замку.

И он прочитал нижнюю строчку – громко, вслух, надеясь, что правильно ставит ударения:

– Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах!

Архивариус и сам не представлял толком, что должно произойти… Не произошло ничего. Ни с ним, ни с окружающими развалинами. Все оставалось как и прежде.

Он закрыл глаза и продолжал твердить те же слова, то тише, то громче, меняя интонацию и скорость произнесения:

– Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах! Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах! Суаджель аль-раби эх муабал! Эвханах!!!

Последнюю фразу он громко выкрикнул – так, что зазвенело в ушах и развалины откликнулись звенящим эхом… И вдруг понял: что-то произошло.

Легкий звон продолжал стоять в ушах. Воздух вокруг стал чуть иным – исчезли доносящиеся снаружи запахи. Лицо чувствовало слабый поток теплого воздуха… И – чей-то неприязненный взгляд.

Архивариус понял, что сейчас откроет глаза – и увидит пустые, бездонно-черные провалы глазниц мертвого немца. Теперь он знал, как того звали когда-то: Гельмут-Дитрих Кранке, оберштурмбанфюрер СС…

Он поднял веки резко, решительно, словно нажимая на спуск пистолета. Кранке перед ним не было. На стене горел факел, освещая коридор красноватыми отблесками. Впереди виднелся ход в подвал и верхние ступени ведущей вниз лестницы. Архивариус шагнул туда.

ШАГНУЛ???!!!

Он застыл, не в силах поверить, опасаясь опустить глаза и увидеть, что стал жертвой осязательной галлюцинации… Потом взглянул-таки вниз. Кресла не было, кресло куда-то подевалось… Вместо него Архивариус увидел серые отглаженные брюки и ботинки. Знакомые ботинки – самые последние, которые он обул в своей жизни.