Владимир Границын - Линия Крови

Берштейн, глядя мимо казака, совершенно спокойно сказал:

- Там, у меня дома… там вампир. Сделайте все как надо.

Видимо суждено было Иосифу Давидовичу Берштейну испить чашу горя до дна. Вслед за женой потерял он и сына. Голову Левочки нашли на крыльце бывшего особняка купца Самохвалова следующим утром.

Берштейн за последние дни сильно изменился. Неизменная солдатская форма болталась на костлявых плечах, как на вешалке. Сквозь восковую кожу лица явственно выступали кости черепа. На тонкий горбатый нос он нацепил невесть откуда взявшиеся очки с круглыми линзами и теперь постоянно, практически не снимая, носил их. Где он эти очки раздобыл, и правда ли стал хуже видеть, спросить никто не решался. Спрятанные за круглыми стеклышками, обрамленные черными подглазинами глаза потухли. Изрядно поседевшие, курчавые волосы спутались, казалось навеки. Вдобавок ко всему он сбрил бороду и усы. Голая, лишенная привычного груза верхняя губа жалко подрагивала. Иосиф Давидович стал неразговорчив.

Но он держался.

Стойко, со стороны даже могло показаться безучастно, перенес он обряд похорон двух закрытых гробов – большого и маленького. Подписал документ о передаче бывшего Самохваловского особняка под детский дом. И принял крещение.

А на следующий день с самого утра в горком пришел Иван Трофимов.

Иван за месяцы, прошедшие с момента знакомства с «молодым» графом Вороновым, здорово сдал. Из крепкого, едва начавшего лысеть мужчины он превратился в худосочного старика. Все тот же крестьянский зипун казался надетым с чужого плеча. Войдя в помещение, Иван по привычке стянул шапку. Голова под ней оказалась лишенной волос совершенно.

- Мне нужно встретиться с товарищем Берштейном, - без обиняков сказал он дежурному милиционеру.

- Товарищу Берштейну об эту пору не до тебя, дед, - ответил дежурный.

Лицо Ивана посетила кривая, усталая улыбка. Он осведомился:

- Но он здесь, Берштейн-то?

- Ну здесь, - нехотя ответил милиционер и, видя как старик уверенно направился по лестнице на второй этаж, закричал ему вслед: - Эй, стоять! Ты куда?! Куда, твою мать, я спрашиваю?! Стоять!!

И бросился следом.

Но не успел. Иван уверенно миновал окопавшегося в приемной секретаря, смело отворил дверь кабинета.

Берштейн сидел у камина. Курил, глядя в огонь. В левой руке он держал черные, блестящие лаком четки. Когда дверь открылась, Берштейн отщелкнул большим пальцем очередную бусину, повернулся. На пороге стоял тощий лысый старик. Его за шиворот попытался схватить дежурный милиционер, но старик сделал шаг вперед и посмотрел на стража порядка так, что тот смешался. Дежурный уставился на хозяина кабинета, явно ожидая распоряжений. Иосиф Давидович спокойно спросил:

- В чем дело?

- Я к Вам, товарищ Берштейн… Не узнали?

Берштейн мотнул головой.

- Неважно. Дело у меня к Вам… По поводу убийц вашего сына.

- Что?!

Иван медленно кивнул. В этот простой жест он сумел вложить столько смысла, что вскочивший Берштейн без лишних вопросов указал ему рукой на стул. Дежурному и выглядывающему из-за его плеча секретарю, он сказал:

- Все в порядке. Мы с товарищем побеседуем.

Дверь тихо закрылась.

Берштейн обошел огромный стол фабриканта Гарелина, сел в свое кресло. Несколько секунд напряженно молчал, потом произнес:

- Я вас слушаю.

Когда Одежкина разыскал посыльный от Берштейна, тот в своей каморке на Фибровой фабрике занимался чисткой маузера. Аркадий сидел на топчане. Рядом, на большом лоскуте белой материи лежали аккуратно разложенные детали пистолета. Несмотря на то, что в комнатушке было прохладно, Одежкин был в галифе и нательной рубахе.

- Передай, щас приеду, - сказал он вытянувшемуся у порога посыльному. И добавил себе под нос: - маузер вот только дочищу…

- Извиняйте, товарищ командир, только Иосиф Давидович просил как можно быстрее. Так и сказал передать: «СРО-ЧНО».

- Да понял я! Ступай.

Посыльный скрылся. На его месте вырос Коршунов.

- Чего тебе? Чего лыбишся?!

- Сдержанный ты стал, Петрович, - добродушно проговорил казак. – Раньше бы ты на этого мильтона так цыкнул, что он бы маму родную забыл.

- Могу и щас… Цыкнуть на тебя, что ли?

- Я это, Петрович… поехали, а? Непроста Берштейн торопит, чует мое сердце.

Одежкин с сожалением посмотрел на припасенный пузырек с оружейным маслом, буркнул:

- Поехали, черт с тобой.

И начал собирать так и не дочищенный пистолет.

Когда они прибыли в горком, помимо Берштейна в кабинете уже были исполняющий обязанности начальника милиции Лубов, иерей Филарет и какой-то крестьянского вида старик.

- Ну, что тут у вас за срочные дела?! – едва ввалившись в кабинет, громко вопросил Одежкин.

В этот миг он выглядел таким же нахрапистым и молодцеватым, как в день прибытия в Зареченск. Только за спиной его вместо затянутого в кожу комиссара высился угрюмый, хищноглазый казак.

Ответил ему Филарет.

- Нашли! Логово Зверя нашли! – в голосе иерея слышалось нескрываемое торжество.

Аркадий посмотрел на Берштейна, потом на Лубова. Иосиф Давидович сидел бледный, молчал. Лубов сказал:

- Вот этот… гражданин утверждает, что знает наверняка, где скрывается Воронов, Черный граф.

- Да иди ты! Ну-ка ну-ка? – Одежкин подошел к Ивану ближе. – Говори, дед.

- Дак я уж все рассказал… - нехотя начал Иван. – Здесь он, недалеко. В собственном своем доме.

- Да-а? И где же собственный его дом?

- Здесь, на Панской.

Одежкин фыркнул.

- На Панской. Да я всю эту улицу прошарил лично! – он помолчал и добавил: - какой, говоришь, дом-то?

- Двадцать восьмой. На той стороне, - неопределенно махнул рукой Иван. Видя, что номер дома командиру ничего не сказал, пояснил: - старый дом красного кирпича. Напротив Зубовского, большого белого.

- Помню я этот дом, - вставил Коршунов. – Дом помню и тебя, дядя, помню. Что же ты нам тогда заливал, что одни с бабой в этом доме живете?

- Точно! – воскликнул Одежкин. – Точно. Я тогда еще подивился, что в таком домине только одна семья проживает, да и то без детей. Подумал еще тогда, почему никого не подселяют, да вспомнил, что в городе жилья пустует теперь больше, чем требуется… Так что же ты, старый хрыч, врал нам тогда?! Или щас врешь? Ну?!

- Каюсь, тяжкие грехи на мне, - опустил голову Иван. – Служил я этому кровопийце.

- Слушай, дед, а ты часом не врешь? – вкрадчиво спросил Аркадий, склонившись над Иваном. – Сочинил может все или привиделось тебе?

- Нет. Он не врет, - сказал Берштейн.

С момента появления Одежкина с Коршуновым, это были первые слова, что он произнес. Головы всех присутствующих повернулись к нему.

- Он не врет, - твердо проговорил Иосиф Давидович. – Это ОН тогда подсунул нам информацию о будто бы готовящем контрреволюционный бунт священнике. И заманил Головского с милиционерами в ловушку. Я его вспомнил… Хотя в ноябре он выглядел лет на двадцать моложе.