Стивен Кинг - Бессонница

— До. Я подумала, что могу взглянуть на эти брошюры; в конце концов они проехали сорок миль, а я от этого не помру. Вот я и стала смотреть, пока они ели то, что я приготовила — кстати, после них не осталось ничего, что пришлось бы отскребать от тарелок, — и пили кофе. Неплохое местечко, этот Ривервью. У них там собственный медицинский персонал, дежурящий двадцать четыре часа в сутки, и собственная кухня. Когда ты въезжаешь туда, тебе делают полное обследование и решают, что тебе можно есть. У них существуют красная, голубая, зеленая и желтая диеты. По-моему, еще два или три цвета. Я не помню, что означают все цвета, но желтая — для диабетиков, а голубая — для толстяков.

Ральф представил себе, что он ест научно составленные блюда три раза в день всю свою оставшуюся жизнь — никакой пиццы с колбасой, никаких сандвичей, никаких чилибургеров «Мехико милт», — и перспектива показалась ему невыносимо мрачной.

— Еще у них есть система пневматической почты, — с воодушевлением продолжала Лоис, — которая доставляет тебе ежедневные таблетки прямо в кухню. Разве не чудесно, а, Ральф?

— Наверное, — буркнул Ральф.

— О да, еще бы. Просто восхитительно — техника будущего. За всем там наблюдает компьютер, и ручаюсь, у него-то никогда не бывает ухудшения в познавательном восприятии. Есть специальный автобус, который дважды в неделю возит обитателей Ривервью на разные культурные мероприятия и по магазинам. Ездить на автобусе обязательно, потому что постояльцам не разрешается иметь автомобили.

— Отлично придумано, — заметил он, легонько пожимая ей руку. — Что такое пара рюмок в субботний вечер в сравнении с каким-нибудь старым козлом с хреновым познавательным восприятием за рулем «бьюика-седана»?

Он надеялся вызвать у нее улыбку, но она не улыбнулась.

— От картинок в тех брошюрах у меня кровь закипела. Пожилые дамы играют в канасту. Старики кидают подковы. Представители обоих полов танцуют в комнате, отделанной сосновыми панелями, которую они называют Ривер-холл. Хотя это, пожалуй, неплохое название, как по-твоему? Ривер-холл?

— Вроде бы ничего.

— По-моему, так могла бы называться комната в каком-нибудь заколдованном замке. Но я много раз навещала старых подруг в Строберри-Филдс — это дом для престарелых в Скоухигане, — и я легко могу узнать комнату отдыха для стариков, когда увижу ее. Не важно, какое красивое название ты ей подберешь, но там все равно в углу стоит шкаф, набитый настольными играми и головоломками, в каждой из которых давно утеряно пять-шесть кусочков, и телевизор всегда настроен на что-то вроде «Семейной вражды», и никогда там не идут фильмы, где красивые молодые люди стаскивают с себя одежду и катаются вдвоем по полу перед камином. Эти комнаты всегда пахнут клеем… и мочой… и дешевыми акварельными красками в длинных жестяных коробках… и отчаянием. — Темные глаза Лоис взглянули на него в упор. — Мне всего шестьдесят восемь, Ральф. Я знаю, шестьдесят восемь не кажутся пустяком Доктору-Фонтану-Молодости, но для меня это пустяк, потому что, когда моя мать умерла в прошлом году, ей было девяносто два, а мой отец дожил до восьмидесяти шести. В моей семье умереть в восемьдесят — значит умереть молодым, и… если бы мне пришлось провести двенадцать лет в заведении, где на обед зовут через громкоговоритель, я бы сошла с ума.

— Я бы тоже.

— И все-таки я просмотрела эти брошюры. Я хотела быть вежливой. Закончив, я сложила брошюры в аккуратную стопку и вернула ее Жан. Я сказала, что это было очень интересно, и поблагодарила ее. Она кивнула, улыбнулась и засунула их обратно к себе в сумочку. Я уже было подумала, что на этом все закончилось, и слава Богу, но тут Гарольд сказал: «Надевай плащ, ма». На секунду я так испугалась, что у меня перехватило дыхание. Я решила, что они уже записали меня туда! И мне показалось, если я скажу, что не поеду, Гарольд откроет дверь, и снаружи будут стоять два или три мужика в белых халатах, и один из них улыбнется и скажет: «Не беспокоитесь, миссис Чэсс, как только вы примете первую пригоршню таблеток, доставленных прямо в вашу кухню, вам никогда больше не захочется жить где-то еще». «Я не желаю надевать плащ, — сказала я Гарольду, стараясь, чтобы это прозвучало как в те времена, когда ему было десять и он всегда таскал грязь на ботинках в кухню, по сердце у меня колотилось так отчаянно, что я слышала, как его удары пробиваются сквозь мой голос. — Я передумала и никуда не поеду. Я забыла, сколько у меня сегодня дел». И тогда Жан издала смешок, который я ненавижу еще больше, чем ее приторную улыбочку, и сказала: «Ну, мама Лоис, что же вам нужно такое важное сделать, что вы не можете съездить с нами в Бангор, после того как мы взяли день за свой счет, чтобы приехать в Дерри и навестить вас?»

От этой женщины у меня всегда волосы на затылке встают торчком, и, наверное, она на меня так же реагирует. Даже наверняка, поскольку никогда в жизни я не видела, чтобы одна женщина так улыбалась другой, если только она не ненавидит ту до мозга костей. Словом, я сказала ей, что для начала мне надо вымыть пол на кухне. «Ты только взгляни на него, — сказала я, — грязный как черт». «Гхм! — говорит Гарольд. — Не могу поверить, что ты собираешься отослать нас обратно с пустыми руками после того, как мы проделали весь путь сюда, ма». «Ну так вот, — говорю я в ответ, — я не отправлюсь в это заведение независимо от того, какой путь куда вы проделали, поэтому можете выкинуть эту идею из головы. Я прожила в Дерри тридцать пять лет — половину жизни. Здесь все мои друзья, и я никуда не поеду». Они переглянулись, как родители, когда их малыш перестает слушаться и становится занозой под хвостом. Жанет похлопала меня по плечу и сказала: «Ну-ну, не стоит расстраиваться, мама Лоис, — мы хотим, чтобы вы только съездили и посмотрели ». Как будто речь снова шла о брошюрах и от меня требовалось всего лишь проявить вежливость. А все ее слова предназначались для того, чтобы слегка успокоить меня.

Мне следовало бы сообразить, что они не могут заставить меня переехать туда или даже устроить это без моего согласия. Они рассчитывали оплачивать это из денег мистера Чэсса — его пенсии и железнодорожной страховки, которую я получила, поскольку он умер на работе… Оказалось, они назначили встречу на одиннадцать часов и специальный человек ожидал меня, чтобы провести по всему заведению и дать мне общее представление о нем.

Я уже почти справилась со своим страхом, когда до меня дошло все это, но мне было обидно от того, как они обращались со мной, и меня бесило, что каждое второе слово, вылетавшее изо рта Жанет, касалось дней посещений. Было абсолютно ясно, что она могла бы придумать, как лучше провести свободный день, не приезжая в Дерри, чтобы навестить этот старый толстый мешок, набитый глупостью, — свою свекровь. «Перестаньте суетиться, поехали, мама, — говорит она после новой порции пререканий, словно я так обрадовалась всей этой затее, что никак не могла решить, какую шляпку мне надеть. — Надевайте-ка ваш плащ. Я помогу вам убрать со стола, когда мы вернемся». «Ты плохо расслышала, — говорю я. — Я никуда не поеду. Зачем тратить такой чудесный день, таскаясь туда, где я никогда не буду жить? И прежде всего какое у вас право приезжать сюда и обрушивать на меня все это как снег на голову? Почему один из вас хотя бы не позвонил мне и не сказал: «Нам в голову пришла одна мысль, мам, не хочешь послушать?» Разве не так вы обошлись бы с кем-то из ваших друзей?» И когда я это сказала, они снова переглянулись…