Татьяна Корсакова - Пепел феникса

От мрачных этих мыслей затряслись и руки, и подбородок, а верный пистолет едва не выпал из ослабевших враз пальцев. Нельзя думать о дурном, он обязательно вернется. И не просто вернется, а победителем! Даст Бог, и письма никакие не понадобятся. Была трусоватая мыслишка взять с собой Степку, но Андрей Васильевич от нее отказался. Не вправе он распоряжаться чужими жизнями, только своей.

Ночь выдалась темной-темной. Вот даже странно: звезды на небе яркие, как начищенные пуговицы на офицерских мундирах, а свету от них чуть. И луна в полнеба, а тоже вроде как горит вполсилы. Дьявольская ночь для дьявольских забав.

Сидеть в кустах, постриженных на французский манер, было колко и страшно неловко, зато не заснешь. Опять же, окна кабинета барона вот прямо перед тобой, видно, как на столе горит свеча. Раз горит, значит, барон на месте. Надо лишь не прозевать момент, когда погаснет свет. Это будет подтверждением того, что дьявол наконец-то вышел на охоту.

Ночь уже давно перевалила за середину, а свет в кабинете продолжал гореть, да и Андрея Васильевича стало клонить в сон с такой силой, что не помогали ни впивающиеся в бока колючие ветки, ни даже страх от задуманного. Слаб человек, а дьявол этой слабостью пользуется…

А свеча все продолжала гореть. Вот странная ведь штука: свет есть, а теней никаких не видно. Может, и нет там никого вовсе? От внезапной догадки Андрей Васильевич враз покрылся холодным потом, уже не особо таясь, подполз к окну, прижался щекой к стеклу. Так и есть – пусто, никого! Обвел его барон вокруг пальца, как мальчишку. И страшно даже подумать, что творит хитрый дьявол в это самое время…

Андрея Васильевича вела интуиция. А на что еще ему оставалось надеяться, когда все козыри у врага?! Барон мог отправиться в любое место и убить любую несчастную даму, но Андрей Васильевич знал только одно подходящее место и одну даму, интересующую чудовище. Мадемуазель Морель жила всего в миле от города, в небольшом, но весьма комфортабельном особнячке. Если не ковылять, как древний старец, а вспомнить, что в юные годы Сотников весьма успешно занимался атлетикой, то можно управиться в короткий срок.

Бежать в темноте по проселку было тяжело, в левом боку кололо, а предательская одышка появилась уже вскорости, но Андрей Васильевич не сбавлял ходу. Подгоняемый дурным предчувствием, он боролся с дорогой, точно с личным врагом. Несколько раз борьба эта заканчивалась падением в пыль и разодранными в кровь ладонями, но он не поддавался желанию отдохнуть хоть минуточку, а со стоической решительностью поднимался на ноги и уже не бежал, а брел по, казалось, нескончаемой, дороге.

Он был уже совсем близко, когда услышал женский крик. Кричать так громко и так обреченно можно лишь стоя на пороге смерти. Значит, не ошибся…

Андрей Васильевич ринулся вперед, позабыв и об осторожности, и о боли в боку. Он бежал, подгоняемый криком, и молился об одном: чтобы успеть до того, как предрассветное небо озарится багровым пламенем.

Не успел… Прорываясь в старый яблоневый сад сквозь кусты дикой малины, он увидел оранжево-красный всполох, а тишину опять разорвал женский крик:

– Максимилиан!..

Все, теперь не осталось никаких сомнений в том, что он на правильном пути, да вот что толку, если огонь уже начал свое страшное дело! Не простой огонь, а щедро прикормленный керосином и оттого беспощадно-стремительный.

В отличие от остальных деревьев, старых и искореженных, эта яблонька была еще молодой. Молодой, но достаточно крепкой, чтобы удержать привязанную к ней бьющуюся в судорогах отчаяния и боли женщину. В клубах черного дыма Андрей Васильевич не видел ее лица, но твердо знал, кого на сей раз дьявол выбрал себе в жертву. Мадемуазель Морель, неприступная красавица, покорительница мужских сердец, прямо у него на глазах превращалась в дивной красоты огненный цветок, а у самого основания этого цветка по земле катались и рычали, точно дикие звери, двое: барон Максимилиан фон Вид и начальник полиции Косоруков.

Мадемуазель Морель уже не кричала и не билась, когда барон отшвырнул от себя бесчувственное тело противника. В свете полыхающего костра лицо фон Вида было ужасно. В нем не осталось ничего от человека, – видно, так и выглядит дьявол, когда сбрасывает свою личину. Он шел к костру, пошатываясь, прижимая к боку ладонь, а во второй, вытянутой руке сверкал бесчисленными гранями хрустальный сосуд, один из тех, которые Андрею Васильевичу уже доводилось видеть. Чудовище…

Рука почти не дрожала, когда он прицеливался, и сердце не билось, затаилось в робком ожидании высшей справедливости. Андрей Васильевич нажал на курок в тот самый момент, когда дьявол тянул лапы к несчастной жертве. Если выстрел и прозвучал, Сотников его не услышал. Барон замер, а потом обернулся медленно-медленно, заглянул пылающими глазами прямо Андрею Васильевичу в душу, погрозил пальцем и швырнул в огонь хрустальный сосуд. Максимилиан упал навзничь, когда раздался отчаянный прощальный крик и к звездному небу взметнулся нестерпимо яркий сноп искр.

Андрей Васильевич еще пытался что-то сделать, растаскивал полыхающие поленья, но, как тогда, в старом парке, с неотвратимой ясностью понимал, что снова опоздал. В который уже раз…

– Экий вы, однако, меткий стрелок, господин Сотников. – Оправившийся от избиения Косоруков едва ли не на четвереньках подполз к недвижимому телу барона, пошарил ладонью сначала по груди, потом зачем-то по карманам сюртука. – Попали злодею аккурат в сердце. Уж и не знаю, призывать ли вас к ответу за такое-то самоуправство. С одной стороны, чуть было все не испортили своим появлением, а с другой – ежели б не вы, тяжко бы мне пришлось. Силен оказался шельмец.

Андрей Васильевич не слушал его пустую болтовню, он сидел на земле и не мигая смотрел на догорающий костер. Не успел. Такую красоту сгубил, такой талант…

– А это что еще? – носком ботинка Косоруков поддел лежащий в дымящемся пепле хрустальный осколок.

– Это тоже пепел. – Андрей Васильевич сжал руками раскалывающиеся от боли виски. – Он собирал его на память о… – К горлу подкатили непрошеные слезы, перекрыли дыхание, затуманили взгляд. Как же страшно, оказывается, быть героем. Как мучительно…

– Пепел, говорите? – Косоруков задумчиво подергал себя за ус и полез в карман сюртука. – Это ж плохо-то как, что он вот так с пеплом-то… Неправильно…

– …Барин! Барин! – Из кустов малины с громким воплем вывалился верный Степка. Вывалился и буквально повис на шее у Андрея Васильевича, заслонив от него костер и то, что осталось от несчастной мадемуазель Морель. – А я уж и не чаял! Вот прямо чуяло сердце недоброе… А как увидел этих мавров с перерезанными глотками, так душа прямо в пятки и ушла.