Игорь Каплонский - Ангелы Монмартра

Обе группы странных юношей и девушек поспешно направились к стрельчатым окошкам. Повинуясь общему порыву, за ними двинулись и остальные, однако не успели: за непроницаемой стеной одинаково высоких и похожих друг на друга парней, из-за их цилиндров и мелькающих под ветром белых кашне ничего не было видно.

…Комнату наполнил тревожный звук, словно в тесном помещении зашелестели сотни невидимых крыльев. Анж подавил искушение обернуться.

– Кто здесь? – Он предвидел ответ заранее.

– Грехи твои, – Санжаров уселся на стул за его спиной. – Не спеши, у тебя еще целых пять минут. Хочешь, сверим часы?

Шелест затих, и Анж представил, как совы рассаживаются на карнизах, на шкафу, на подоконнике. На диване Светланы.

– Раз пришел раньше, не мешай, – сказал он, ощущая на себе пристальный взгляд офицера-палача. – Хочешь, возьми в шкафу коньяк.

– Яволь, – Санжаров скрестил руки на груди и закинул ногу за ногу. – Мне вдруг захотелось посчитать – ведь это не помешает? Двести тридцать шесть. Двести тридцать пять. Двести…

– Поди к черту, – посоветовал Анж.

Санжаров умолк и скучным взглядом осмотрел стены с афишами.

– Не знаю почему, но я не жажду твоей смерти, – вновь заговорил офицер. – Кстати, вот бумаги на развод и мой отказ от дома. Жаль, что приходится общаться с тобой. Мне больше хотелось бы увидеть Свету. А так извини – служба.

Дежан вздрогнул. Да, этот человек имел право называть ее по имени. Как муж обращался к ней в минуты нежности?..

Нет, не думать… Снова болят глаза. Рукоять лупы стала влажной и скользкой. Всё равно, что говорит этот человек. Он больше не имеет прав на Светлану.

Так, теперь четче обозначить линию губ… черт, размазалось… вытереть перо, подобрать им лишнее… Еще мазок… Проклятый звон в голове – опять его штучки…

Нет, это бьют часы!

– Ты хорошо выспался, художник? Готов умереть свежим и отдохнувшим? Тогда протяни руку сам: сейчас будет двенадцатый удар!

Звон замолк. Маятник замер на половине пути.

Анж обернулся.

– Ты мне должен еще полминуты! – с вызовом бросил он. – Мне помешала твоя болтовня.

– Прости, не могу. Жаль. Ты не справился. Мог бы не обращать внимания на посторонние звуки. Этим настоящий художник отличается от маляра. Протяни руку.

– Нет. Я вышвырну тебя!..

– Думаешь, всё так просто решится? – с восхищением протянул Санжаров и достал из стальной коробочки шприц. – Даже если бы я не был защищен от подобных выходок, то и тогда тебе не удалось бы справиться с боевым офицером. Будь благоразумен.

…Последний мазок!..

Тело Анжа налилось свинцом. Руки опустились и повисли плетьми. Лишь онемевшие пальцы каким-то чудом еще держали перо.

– Ты… убийца… – прохрипел художник.

– Я исполняю клятву, – холодно ответил офицер, выпуская из иглы тонкую струйку бесцветной жидкости. – Ты бездарность. Ты не любил Светлану. Я с удовольствием говорю о тебе, как о покойнике.

Он потянулся к плечу художника…

Дежан скорее ощутил, чем увидел, как внезапно замер Санжаров. Игла остановилась в опасной близости от плеча. Зато художник почувствовал невероятную легкость во всем теле. И еще почудилось какое-то движение там, где его никак не могло быть.

Из руки Светланы медленно выпадала маска. Она пересекла картину сверху вниз и, ударившись о нарисованные перила, бесшумно разлетелась на сотни осколков.

Холст задрожал, запульсировал и вспыхнул серебристыми искрами.

Ради всего, что у нас отняли, ради непрожитых счастливых минут, ради моей любви к тебе!

Я успел!..

Санжаров очнулся, с недоумением тряхнул головой. Игла хищно дернулась в сторону Анжа.

…Холст натянулся парусом и с треском разорвался посередине. Женская рука проникла из отверстия, смуглая ладонь стиснула запястье взвывшего от боли Санжарова.

С холста покатились капли воды. Вновь зашелестели незримые крылья, и тревожный звук оборвался…

А над крышами спящего Парижа запела флейта.

При звуках мелодии странные парни и девушки ложились прямо на мостовую, в снег, широко раскинув руки и обратив сияющие от радости лица к темным небесам.

На улице появился очень серьезный маленький мальчик в рубашечке-матроске, берете с помпоном и коротких брюках. В левой руке, пальцы которой были унизаны массивными золотыми перстнями, ребенок держал огромную трость с навершием в виде головы пуделя. Прихрамывая, он поравнялся с толпой, указал на лежавших и произнес по-мужски низким голосом:

– Чему удивляетесь? Многие из них тоже впервые услышали Его голос.

Он обращался ко всем, но Моди, Пикассо, Маранберу, Сутину казалось, что к каждому из них. И сразу поняли, о Ком говорит странный малыш.

Ребенок подошел к ближайшему фонарю и ударил по нему тростью. Фонарь ослепительно вспыхнул.

– Сегодня праздник, а значит, должен быть фейерверк, – пояснил мальчик. – Впрочем, забудьте о том, что видели. Это вам ни к чему.

И неторопливо зашагал прочь.

Флейта продолжает петь, поражая неземной чистотой звука, радостью кружевной мелодии. И песня ее, что прекраснее хрустального многоголосья горних хоров, несется над вокзалами и авеню, над бульварами и площадями, над парками и мостами, звенит в витражах Сакре-Кёр и Нотр-Дам. Ее отголоски слышны в Берлине и Квебеке, в Петрограде и Стамбуле, в Риме и Белграде, в Вене и Праге. Тысячи ангелов по всей Земле позабыли о вражде. Они ложатся в песок и снег, на траву и камень. С улыбками и слезами глядят в небеса.

А люди…

Люди слушают и забывают.

Холст исчез, подрамник обратился дверью в бездонное небо. Преодолевая зыбкую грань меж невероятным и привычным, на пол комнаты изящной ножкой ступила та самая, однажды спасшая жизнь некому отчаявшемуся художнику.

– Я верила в тебя, – раздался звонкий голос. – Ты еще не забыл? Нас ждут голуби венецианских площадей…

Комната наполнилась счастливым смехом. Так радоваться могут лишь по-настоящему хорошие люди.

…Где-то высоко-высоко, на дороге меж облаками, молчаливый всадник опустил огненный меч и, покинув седло, повел коня в поводу.

Было Рождество, год 1914…

Париж. Вне времени

Это город легенд. Большинство историй позабудется. Уйдут в прошлое очевидцы. Исчезнут вещи – доказательства правдивости легенд. Например, жутковатая бронзовая голова, которую в сороковом году расстреляют из винтовок пьяные шутники-нацисты. Ее искореженные пулями остатки когда-нибудь найдут мальчишки, эти бесстрашные исследователи пыльных чердаков и заброшенных подвалов.