Шарлотта Джей - Кости мертвецов

— Мне кажется, вы видите в нем самого господа бога, — пробормотал Энтони.

— Нет, — воскликнула Стелла. — Он чудовище. — Голос ее дрожал. — Он не знает, каково там. Он даже не видел своих жертв в лицо. Он проливает кровь на расстоянии. Для него все это голые факты, бесстрастные, как алгебра. Он не сойдет с ума и не станет сводить счеты с жизнью; он ограждает себя от этой грязи. Он сидит у себя за столом и вынашивает чудовищные планы, но руки его чисты, и по ночам он спит как ребенок. Я даже не боюсь его, хотя ему известно, что я все знаю. Он боится запачкать о меня руки. Он ведь такой чистоплюй.

Энтони улыбнулся.

— Разве вы не знали, что самые страшные преступления в мире совершаются людьми, сидящими у себя за столом, людьми, у которых чистые руки и которые спят по ночам как дети? И, когда им грозит разоблачение, что бывает нечасто, они обыкновенно смываются через черный ход или, как Тревор, открыто выходят в парадную дверь. — Он умолк, и губы его скривились в горькой усмешке. — Вчера он представил подробный отчет по этому делу. В этом жесте есть нечто величественное, им нельзя не восхищаться. Боюсь, у вас нет против него никаких доказательств. Он совершенно чист. Золото спрятано. Он уже наверняка избавился от своей доли.

Энтони умолк, а когда снова заговорил, в голосе его прорывались тревожные нотки.

— Вы, конечно, можете сказать, что Вашингтон вам во всем признался, но вряд ли это поможет. Вы так долго об этом молчали, что вас заподозрят в оговоре с целью выгородить вашего мужа. Вы ведь так жаждали обелить его имя, — добавил он, глядя вдаль. — Но вы можете поставить под угрозу благополучие Тревора и других.

— Джанет?

— Например, Джанет.

— Но, боже мой, как она может любить его! Он обращается с ней как с собакой, как с дурочкой. Она даже понятия не имеет, какой он. — Она резко одернула себя.

— Она привыкла к нему, — тихо сказал Энтони. — Она без него пропадет. Она растеряется. Она по-своему счастлива. Ей доставляет удовольствие делать то, что, как ей кажется, приятно ему. Она боится потерять его. Она годами не могла без него и шагу ступить.

Стелла ждала, надеясь услышать еще что-нибудь, но он молчал. Наконец, не в силах побороть любопытство, она спросила:

— А какая она была в юности?

Не ответив, он повернулся и посмотрел ей в глаза. Она поняла.

— И тем вечером, когда я пришла к вам на ужин, вы изменили свое мнение. Вы решили, что не допустите, чтобы это повторилось, а для этого я должна была узнать правду о Дэвиде и Треворе, какой бы ужасной она ни оказалась.

— Может быть, — сказал он. — Я больше не мог наблюдать, как Тревор затягивает людей в свои сети.

Она ощутила острое разочарование.

— Я не понимаю вас. То вы ненавидите его — я почувствовала это даже тогда, — то вы его защищаете.

— Вот это-то самое невыносимое. Видите ли, он был по-своему добр ко мне. Когда мы учились в школе, там был мальчик, отец которого держал кондитерскую лавку. Тревор заставлял его воровать конфеты. И он всегда отдавал мне часть своей добычи. Я не знаю, что там между ними было, но этот мальчик жутко боялся его. Когда я об этом узнал, я перестал брать конфеты, но не мог выдать Тревора. Так было с самого начала, так было всегда. Он устроил меня на работу, дал мне кров и пищу.

— Но неужели вы не видите, что это его метод, — с напряжением проговорила Стелла. — Так он поступает со всеми. Так он поступил и с Дэвидом. Всячески ему помогал. Дал ему денег взаймы, а потом вдруг повернулся к нему спиной и втянул его в это дело. Он связывает людей чувством признательности. Взять хотя бы вас. Вы не можете причинить ему боль, потому что должны быть ему благодарны, потому что вы ели конфеты, которыми он вас угощал, потому что у вас самого на совести мертвая деревня. Он растоптал вашу жизнь. Я просто уверена, что он вас не любит.

— Не знаю, что он чувствует, — медленно вымолвил Энтони. — Я и не подозревал, что ненавижу его, пока вы мне об этом не сказали. Я разочаровался в нем, но… он чувствует, что я не оставлю его.

— Вы должны. Иначе он погубит вас.

Мимо дома вверх по дороге проехала машина. Фары на миг осветили лицо Энтони. Он был бледен и выглядел уставшим, а во взгляде его сквозили страх и ожидание.

Стелла протянула к нему руки. Ей открылся весь ужас его положения. Ее сердце стремилось к нему, и в этот миг она готова была пожертвовать собой ради него.

— Вы правы, — сказала она. — Мы не можем ничего сделать. Только наживем лишние неприятности. Он выпутается.

Лицо Энтони исказилось.

— Вы полагаете? Вы уверены? Я — нет.

— Да, уверена. Совершенно, — твердо проговорила она. — Не смотрите на меня так. Ужасно, что он избежит наказания. Ни единой царапины, ни страха, ни ночных кошмаров. Но здесь мы бессильны. Просто признаем, что это ужасно, и все забудем. Не надо тяготиться этим. Забудьте обо всем.

Какое-то время они молчали. Стелла смотрела на длинные стручки огненных деревьев, черневшие среди молодых побегов. Нужно вернуться в общежитие, подумала она. Ей вспомнилась маленькая комнатка с полинявшим покрывалом на кровати, ящерка на потолке. Память вернула ее к первым дням в Марапаи, и вдруг она сказала:

— Интересно, что случилось с Джобом?

В этот самый миг он беседовал с Тревором Найалом, который не пошел на собрание, а медленно ехал вдоль берега.

— Что я мог сделать? — С раздражением говорил Найал. — Вы думаете, мне нравится все это? Может быть, вы воображаете, что это доставляло мне удовольствие?

Джоб мусолил мокрый окурок.

— Сдается мне, не надо было отправлять на дело этого парня, Вашингтона, — сказал он. — Не понимаю, зачем вы это сделали. Нервный тип. Надо разбираться в людях. Следовало пришить его.

— Следовало, — согласился Найал. — Я и подумать не мог, что Вашингтон растает. Он был слишком жаден.

— Я рад, что она вернулась, — тихо проговорил Джоб. — Хорошенькая малышка, прямо картинка.

— Вы рады! — Тревор бросил на него мимолетный взгляд, даже не пытаясь скрыть удивления и негодования. Машина провоняла Джобом. Тревора раздражало, что приходилось выдерживать предельно любезный тон с этим типом. — Тогда не жалейте о потерянном золоте. Это неприятно, но что нам оставалось? Нам повезло, что мы вышли сухими из воды. Мы чисты, так возблагодарим за это звезды.

Джоб затянулся обслюнявленным коричневым окурком, выплюнул его на пол машины и придавил носком ботинка.

— Я-то не потерял золото, мистер Найал, потеряли вы.

— Какая разница? Если вы придумаете, как заставить администрацию вернуть его, ради бога. Когда я обещал вам долю Уорвика…

— А вы мне не обещали, мистер Найал. Мистер Уорвик сам отдал ее мне. Отдал все за милую душу.

Найал стиснул зубы. Он держал себя в руках, но внутри, стоило ему подумать о том, что наделал Уорвик, закипал неукротимый гнев. Что за глупое, бессмысленное, сентиментальное раскаяние? Слабый, истеричный, издерганный дурак, который не мог жить под гнетом собственных грехов. И это письмо больному старику, приведшее их всех к позорному концу, к унижению перед этим отъявленным негодяем, сидящим рядом.