Мойсес Пабло - Последний элемент

— Если нам повезет, японцы расскажут подробности похищения, — сказала агент Сальдивар, однако в ее голосе не было уверенности.

В Японии их ждало много сюрпризов. Шаг за шагом агент Сальдивар и профессор Боско восстанавливали ход событий, которые предшествовали самоубийству учителя единоборств, похитившего мозг Эйнштейна. Чем больше Виктор и Джулия узнавали о случившемся, тем больше удивляла их цепь событий в ночь похищения.

Агентов сопровождал представитель японского правительства. Высокий, смуглый, он в совершенстве владел языком Шекспира и нисколько не соответствовал расхожим представлениям о японцах как о низкорослых человечках, чувствующих себя за границей не в своей тарелке. С того момента как Сальдивар и Боско вышли из самолета, он окружил их непрестанным вниманием.

— Этот японец, словно вышколенный дипломат, ловит каждое наше движение, — сквозь зубы процедила агент ЦРУ, обращаясь к своему спутнику.

Да, по заметь, отвечает па наши вопросы только в общих чертах, явно придерживая козырные карты, — так же тихо ответил Боско.

Японец рассказал им о том, как похититель ухитрился вскарабкаться на крышу музея, как он убрал охранников, выкрал реликвию и убежал, легко перемахнув через стены, на которые нормальный человек взобраться просто не в состоянии.

— Это что, обычное поведение для учителя боевых искусств? — изумилась Джулия Сальдивар.

— Нет, конечно. Но вообще-то это люди опасные, поскольку они умеют мастерски управлять телом и умом. К счастью, они редко используют свои умения в неблаговидных целях. Да и сам Йоши был человеком благонамеренным: преподавал в академии, его очень уважали. Он служил примером для людей, занимающихся восточными единоборствами, поскольку для них это не просто техника борьбы, а жизненная философия.

Виктор вдруг вспомнил раввина Исмаила Перетца, обвинявшегося в краже рукописи Ньютона. Вокруг его тщедушной фигуры в Израиле развернулась яростная полемика: одни верили словам ребе, другие считали его виновным.

И снова в памяти всплыл образ А.

«Правда в деталях. Да, но в каких? Этих деталей ведь пруд пруди», — подумал профессор.

Японец поглядел Джулии в глаза и, внезапно напустив на себя таинственный вид, предложил поговорить. Но только там, где их не смогут подслушать. Этим местом оказался бар в центре города, битком набитый подростками в школьной форме, среди которых, впрочем, попадались и «неформалы», претендовавшие на роль королей дискотеки или компьютерных суперигроков. Эти были в своей униформе: все как один в солнцезащитных очках и с волосами, зачесанными назад.

Пройдя в маленький полутемный зал, вход в который охраняли два официанта, японец сказал:

В наши руки попала предсмертная записка самоубийцы. Я не стал вам сразу о ней рассказывать, потому что мне было приказано соблюдать особую осторожность. Но все же, — он проглотил слюну, — все же, я думаю, вам следует знать, что, когда человек делает харакири, он не вонзает меч себе в горло. Это… выглядит как издевательство над принципами бусидо. Так делают, чтобы выставить на посмешище…

— Не сочтите меня бестактной, подавайте ближе к делу, о записке… — Джулия не выносила людей, которые не в состоянии держать себя в руках. А ее собеседник, судя по всему, был так огорчен, что не мог выражаться ясно.

— Нам бы хотелось узнать о содержании записки, — без обиняков заявил Боско.

И замер: как воспримет японец его заявление?

— Да-да, конечно. Вот перевод па ваш язык. — Японец протянул им глянцевый листок. Вид у него был растерянный, но держался он по-прежнему с достоинством.

Виктор и Джулия впились глазами в текст: «Я не хочу этого делать, но меня вынуждают магические чары братства а…»

«Так… очередная секта безумцев, — подумал Боско. — Но что за слово не успел дописать самоубийца?»

— Текст, как вы видите, обрывается. Насколько я понимаю, вы тоже ничего не знаете об этом европейском или американском сообществе. — Японец, похоже, был разочарован. — Но в любом случае, оно явно откуда-то оттуда… Поэтому я вас очень прошу: попробуйте что-то разузнать и держите нас в курсе. Мне не следовало бы вам говорить, но я все же скажу: Йоши был моим братом, и эта записка доказывает… я верю… что он невиновен.

«До чего же сильна приверженность традициям в этом народе! — изумился Боско. — Честь брата для него куда важнее, чем смерть!»

Он даже растерялся от такого открытия, однако проявил непривычную для себя твердость, сделав вид, будто не заметил слез, навернувшихся па глаза собеседника. Вероятно, Джулия влияла на профессора сильнее, чем он думал.

— Не беспокойтесь, как только мы что-нибудь узнаем, обязательно сообщим! — солгала агент Сальдивар, притворнодружеским жестом положив руку на плечо японца.

Сидя в номере, Виктор налил себе виски и принялся размышлять об ужасной смерти Йоши и о том, какую силу воли надо иметь, чтобы в последний миг своей жизни пытаться сохранить свое доброе имя.

Брат самоубийцы, похоже, хороший человек; он заслуживает знать правду. Что бы там ни говорила Джулия!

Вместо ощущения свободы и простора в облицованном стеклом отеле посетителя охватывал страх замкнутого пространства. По крайней мере, так было с Боско. Да, наверное, и с любым человеком в его ситуации.

«Все как-то слишком функционально. Голая эстетика — и никакого уюта», — подумал профессор.

Открыв холодильник, он обнаружил в углу легко узнаваемый пакетик с арахисом. Ура, можно предаться любимому занятию! Очищая арахис от скорлупы, он вновь обратился мыслями к «Загадке Галилея», пытаясь связать все воедино. На душе было неспокойно. А в горле саднило. Никакой арахис не мог заглушить это неприятное ощущение.

Виктор достал бумагу и ручку. Так… скорее!

Когда ему хотелось собраться с мыслями и воссоздать более или менее логичную картину происходящего, он всегда хватался за ручку и пытался преодолеть первоначальный хаос. Дальше все обычно двигалось легче, становилось более или менее сносным. Как будто стоило ему привести свои мысли в порядок, и проблемы, которые его волновали, разрешались сами собой. Постановка задачи упрощалась, и решение находилось быстрее. У каждого человека свои способы повысить эффективность мышления: Аристотель преподавал ученикам философию во время прогулок, Платон считал, что мыслительному процессу помогают физические нагрузки.

«А у меня такой метод. Когда я пишу, для меня все проясняется. В письме есть нечто успокоительное. Но что?» — задумался Боско.

Он не знал. Но чувствовал, что не ошибается.

А уж как виски успокаивает — и говорить нечего. По сравнению с ним арахис — ерунда.