Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

Агриппина взглянула на нее, а затем – снова на гравюру.

Узор на крышке там и там в точности совпадал.

– Интересно! – проговорила она севшим от волнения голосом. – Что же, выходит, это та самая баночка, которая изображена на картине?

– Не уверен, что та же самая, вряд ли этой баночке румян пятьсот лет. Однако такое сходство не может быть случайным, в нем явно содержится какой-то тайный смысл…

Он перевернул страницу фолианта, нашел фрагмент гравюры, где был изображен алхимик.

И здесь при помощи лупы он разглядел на поясе средневекового ученого циркуль, который как две капли воды походил на циркуль из коробки.

Следующим персонажем был священник в скромном темном одеянии. В правой руке он держал крест – и этот крест являлся точной копией креста из коробки.

Агриппина заразилась его увлеченностью, она уже нетерпеливо искала в книге четвертую гравюру – ту, на которой был щегольски одетый молодой кутила.

Эта гравюра нашлась несколькими страницами дальше.

Тот же богатый щеголь в коротком, отороченном мехом плаще, в круглой шляпе, лихо сдвинутой на ухо, в узких штанах и изящных сапожках с длинными, загнутыми кверху носами.

Старыгин наклонился над книгой, поднес лупу к гравюре, чтобы разглядеть шпоры на сапожках щеголя… и через минуту недоуменно взглянул на Агриппину:

– Шпоры явно не те…

– Как не те? – переспросила женщина и в свою очередь вооружилась лупой.

Шпоры действительно были совсем другие. Вместо зубчатого колесика, которое лежало в коробке, они заканчивались полукруглым загнутым острием.

– Действительно не те… – протянула Агриппина разочарованно, возвращая Старыгину лупу. – И что же это значит?

– Если бы я знал! – Дмитрий Алексеевич недоуменно пожал плечами. – Одно могу сказать – эти четыре предмета так бережно хранили, так соблюдали предосторожности при их передаче, им придавали такое значение, что ничто не может быть случайным. Если шпоры на этой гравюре и на репродукции в моей книге разные, это несет какой-то скрытый смысл, за этим таится какая-то тайна…

– Тайна? Скрытый смысл? – раздраженно проговорил Сперанский, который до того молча наблюдал за своими гостями.

Старыгин не обратил внимания на его слова. Он достал свой мобильный телефон и снял на его камеру гравюру с молодым щеголем, а после, для порядка, – и остальные три гравюры.

– Так я и знал! – повысил голос Аристарх Васильевич. – Вы проникли ко мне обманом, выдали себя за серьезного специалиста, а сами рассуждаете о каких-то страшных тайнах и под шумок фотографируете гравюры из моей книги! Вы наверняка тоже работаете на какую-нибудь бульварную газетенку! Наверняка вы готовите очередную «сенсационную» статью!

– Уверяю вас, у меня и в мыслях не было… – попытался возразить ему Дмитрий Алексеевич, но Сперанский и слушать его не хотел. Он снова побагровел, губы его тряслись, он размахивал руками и теснил Старыгина к выходу.

Возле ног старика вертелась его собачонка. Она тоже чрезвычайно возбудилась, громко тявкала и, наконец, преодолев робость, подскочила к Старыгину с намерением разорвать его на куски или по меньшей мере порвать ему брюки.

Старыгин переглянулся с Агриппиной, развел руками и пошел к выходу, примирительно говоря:

– Аристарх Васильевич, только не волнуйтесь, мы уже уходим! Уверяю вас, у нас не было никаких дурных мыслей!

– Тот тоже так говорил! – кипятился Сперанский, выпроваживая гостей. – А чем все кончилось?

– Только не волнуйтесь! – повторял Старыгин, выходя из библиотеки. – Вам вредно волноваться!

– Я без вашей подсказки знаю, что мне вредно и что полезно! Не нуждаюсь в ваших советах!

Обратный путь через полуразрушенный баронский особняк Старыгин и Агриппина проделали без приключений и вскоре уже ехали по узким улицам Коломны.

– Странный старик, – проговорила Агриппина, нарушив молчание. – Он серьезно болен, ему непременно нужно лечь в больницу…

– Вряд ли удастся его уговорить! – с сомнением ответил Старыгин. – На редкость упрямый старик… хотя, конечно, вы совершенно правы – нужно наведаться к нему еще раз и попытаться убедить пойти на обследование… Хотя я больше чем уверен, что ему это не только не поможет, но даже навредит. Он прекрасно знает, что ему мало осталось, и хочет умереть в этих стенах…

Едва проводив неожиданных гостей, Аристарх Васильевич успокоился, а вскоре устыдился своей несдержанности.

Ведь этот молодой человек, кажется, искусствовед, сотрудник Эрмитажа, а вовсе не журналист из скандальной газетенки. А девушка, которая была с ним, вообще очень мила. Она помогла ему, Аристарху Васильевичу, справиться с сердечным приступом…

В последнее время сердце все чаще доставляло ему неприятности.

Кроме того, Сперанский и сам уже замечал, что характер у него с каждым днем портится. Он знал, что такое бывает в старости, но не ожидал, что с ним это тоже случится.

Нет, конечно, некрасиво он поступил с этими людьми!

– Нельзя так, Жулька! – проговорил старик, обращаясь к своей собачонке. – Нужно быть более терпимым с людьми, более вежливым! Они по делу пришли…

Жулька внимательно слушала хозяина, преданно глядя на него и подняв одно ухо.

В это время в дверь особняка снова кто-то постучал.

– Ну вот, наверное, они что-то забыли и вернулись! – проговорил Аристарх Васильевич и, шаркая ногами, пошел к дверям.

Он решил извиниться перед своими гостями за несдержанное поведение и даже предложить им чаю. Правда, к чаю ничего не было, потому что Анна Степановна придет только завтра.

Анна Степановна, богомольная сухонькая старушка, навещала его два раза в неделю, приносила продукты и лекарства, а также пыталась хоть как-то упорядочить его быт. Когда-то, очень давно, она дружила с его сестрой. Сестра давно умерла, больше у Сперанского не осталось никаких родственников. Все капризы вздорного раздражительного старика Анна Степановна сносила с голубиной кротостью. Старик был воинствующим атеистом и пытался втянуть ее в спор о божественном. Но Анна Степановна была тверда и на провокации не поддавалась.

С возрастом старик пристрастился к сладкому. Он любил рассыпчатое песочное печенье и мягкие шоколадные конфеты, а также теплую сдобную булку к чаю. Завтра все это будет.

– Сейчас, сейчас! – Сперанский отодвинул тяжелый заржавленный засов и открыл дверь.

Однако на пороге были вовсе не давешние его гости.

Перед ним стояли два очень странных человека – один высокий и худой, другой, наоборот, маленький и плотный, с круглым кошачьим лицом и наглыми глазами.

– Что вам угодно, господа? – осведомился Сперанский, окинув пришельцев недоуменным взглядом.

В ту же секунду он понял две вещи: во-первых, что эти двое – никакие не господа, а в лучшем случае братки или пацаны. И во-вторых, что дверь он им открыл очень зря.