Наталья Александрова - Шкатулка Люцифера

Там он нашел в своем мобильном телефоне снимок той самой гравюры с молодым человеком, сделанный им при посещении библиотеки Сперанского.

Молодой человек на обеих гравюрах был тот же самый, как и скелет. Разнились только шпоры, там – заостренные полумесяцы, а здесь – зубчатые колесики.

Настораживало кое-что еще. Различался пейзаж на заднем плане. Там, на той гравюре, за танцующей парочкой виднелись деревья, пинии и кипарисы, дорога убегала вдаль, а на горизонте синели горы.

На этой гравюре, что прислал Старыгину неизвестный, а скорее всего, старик Сперанский, пейзаж был городской. Дома с башенками и флюгерами, крытые черепицей, узкие окошки, закрытые витыми решетками, колодец, старинный желоб для воды…

И еще, поза у молодого человека была несколько иной. Он держал правую руку так, что в глаза бросался перстень на пальце. Перстень с огромным камнем. На гравюре, разумеется, неясно было, что это за камень, какого цвета, понятно только было, что очень большой и огранкой напоминает человеческий глаз.

– Что бы это значило? – бормотал Старыгин. – Как бы это узнать?

Старыгин потер заслезившиеся глаза и от полного бессилия решил позвонить Агриппине. Авось ей придет в голову что-то путное… Скорее всего, она начнет подшучивать над ним, шипеть и ехидничать, Старыгин заведется спорить, а в споре, как известно, рождается истина.

Агриппина ответила не сразу, голос у нее был какой-то полузадушенный, так что Старыгин осведомился, не подхватила ли она простуду.

– Да нет пока, – грустно ответила она, – но крыша точно потихоньку едет.

В трубке слышались шум и грохот.

– Вы что, на стройке? – удивился Старыгин. – Вроде бы вечер, время неподходящее.

– Я дома, – вздохнула она, – если, конечно, этот бедлам можно назвать домом… Это, понимаете ли, соседи…

Старухе Курослеповой сделали в больнице операцию, но сразу предупредили, что скоро не выпустят. И так врач все удивлялся, до чего живучая попалась бабка, другая бы давно концы отдала.

В отсутствие старухи в квартире тут же образовалось полное безвластие. Невестка часами болтала по телефону с подругами, сын вечерами смотрел по телевизору спортивный канал, внук Степа играл на компьютере.

Ведомое властной и злобной мамашей семейство было способно на многое, теперь же все делали что хотели.

Валентина Стукова пыталась заступить на место Курослеповой, но боялась Агриппины. Старуха была в плохом состоянии, могла и не выйти из больницы, и Валентина помнила о грелке.

«Откуда я знала, что нужно не грелку прикладывать, а лед?» – жаловалась она.

«А тогда и не лезла бы со своими советами», – отвечала Агриппина.

Валентина совсем скисла и отсиживалась у себя в комнате. И тогда на первый план выступило армянское семейство. Трое мальчишек с визгом и гиканьем носились по длинному пустому коридору, играли в футбол и даже пытались кататься на велосипеде. Когда они засветили мячом в дверь Стуковых, вышел злой с похмелья Федор и надрал старшему мальчишке уши. Вернее, только собирался это сделать. Но был остановлен армянской мамой. Тихая, вечно отмалчивающаяся Ануш при виде опасности, угрожающей ее дитятку, пришла в совершеннейшую ярость и набросилась на Федора с кулаками. Тот растерялся от такого неожиданного напора и отступил, а Ануш еще пообещала вызвать милицию, как только увидит Федора пьяным. Алкаш перетрусил – он не хотел в милицию, там могут и отметелить.

Теперь Стуковы сидели у себя в комнате тихо, как мыши, зато армянское семейство чувствовало наконец себя в квартире как дома.

Дети полностью переселились в коридор, а также пускали кораблики в ванне, клеили велосипедную камеру на кухне и жгли соломенное чучело зимы на балконе.

Ануш целыми днями жарила-парила на кухне, занимая всю плиту. Конечно, к Агриппине она относилась по-прежнему хорошо, угощала ее приготовленными блюдами, но есть это было нельзя – все жутко переперчено, так что желудок огнем горел, хотелось вызвать пожарную команду.

После нескольких дней такой жизни Агриппина поймала себя на том, что вспоминает бабку Курослепову почти с нежностью – при той хоть после одиннадцати в квартире наступала тишина.

Однако она не стала живописать Старыгину все свои неприятности – еще не хватало, сама раньше справлялась и сейчас справится! Хотя временами накатывала жуткая тоска – жизнь проходит, а вдруг она так и останется навсегда в дремучей коммуналке. Наверняка те же Курослеповы или Стуковы тоже, въезжая сюда, думали, что это ненадолго. И вот сын у бабки вырос, и жену сюда же привел, и сыну уже пятнадцатый год… Хотя старуха старожил, она, кажется, и родилась в этой квартире, если ее в отдельную переселить, она же от скуки рехнется, некого воспитывать будет…

Дмитрий Алексеевич кое-что понял из ее тоскливого молчания.

– Вам надо развеяться, – решительно сказал он, – что-то мне ваше настроение не нравится.

Агриппина хотела резко оборвать его, сказать, что она сама знает, что ей надо делать, но в это время в коридоре один из мальчишек запустил игрушечную пожарную машину с сиреной, и у нее на миг заложило уши. А потом, когда звуки прорезались, было уже поздно устроить Старыгину строгую отповедь, время упущено.

– Мы с Василием приглашаем вас на ужин! – объявил Старыгин с тайной мыслью, что если она придет к нему домой, то можно будет поговорить о второй гравюре, которую прислали ему сегодня.

– Василий тоже присоединяется? – удивилась Агриппина. – По-моему, он меня недолюбливает…

– Что вы, он будет очень рад вас видеть! – легкомысленно заверил ее Старыгин. – И, если вы не хотите выходить из дома в такую метель, я могу заехать…

Она уловила легкое колебание в его голосе и великодушно сказала, что доберется сама. Потратив на сборы минут десять, она собралась уже выйти и напоследок поглядела на себя в зеркало. Она вообще редко в него заглядывала, и зеркало было старое, оставшееся от прежних жильцов. Отражение ничем не порадовало. Разлохмаченные волосы, тусклая кожа, ранние морщинки… Глаза, что ли, подвести… Все-таки в гости собирается…

Когда она нашла тушь в ящике стола, оказалось, что та безнадежно засохла. Помада оказалась какого-то морковного оттенка – неужели она сама ее купила когда-то? Агриппина решительно стерла помаду и высунула голову из дверей, готовясь нырнуть обратно при первых признаках опасности.

В прошлый раз милые детки играли в дартс. Они установили на входной двери мишень и метали дротики через весь коридор. Агриппина счастливо увернулась, папе Курослепову слегка попало по уху.

В коридоре ничего не было видно из-за мыльных пузырей, дети выдували их с огромным усердием. Что ж, хотя бы тихо…

Старыгин открыл ей дверь не сразу, пришлось долго звонить. Наконец дверь распахнулась, и Агриппина увидела мрачного хозяина квартиры. На животе у него был повязан дамский клетчатый фартучек, волосы всклокочены.