Рубин Алекс - Голос крови. Антология

Развивать Антонову теорию заговора доктор Триген не собирается. У Пехова не так часто умирали пациенты, чтобы привыкнуть, ему — простительно. Но хуже пьяной исповеди может быть только пьяная паранойя.

Последняя песчинка часов очень вовремя скользнула в перешеек.

— Мне пора.

Пехов, наконец, доносит руку до стопки, но не опрокидывает в себя — протягивает.

— Выпей, доктор Триген. Может, мозги прочистятся. От одной стопки ничего ведь не случится.

— Не случится, — соглашается биохимик и обжигает спиртом горло.

На этот раз тварь не выпендривается. Лежит тихо, позволяя механическим пальцам обследовать тело, ощетиниваться иглами и выпускать резцы. Раны на ней затягиваются быстро, а техника работает так точно, что от вчерашних порезов остались лишь несколько шрамов, да и те — из-за сопротивления.

— Что ты теперь ищешь в моей тушке?

Сегодня в голосе твари нет ни елейного мурлыкания, как при первой встрече, ни вчерашней ярости. Только сосредоточенность и расчетливость, деловой интерес, от которого мурашки ползут вдоль предплечий.

— Механизм размножения, — отвечает доктор Триген, не оборачиваясь. Джойстик пульта замер, подвесив механические руки над прикованным телом.

— Я и сама рассказать могу, — усмехается тварь. По голосу слышно, что усмехается. — В обмен на свободу.

— Я не имею права тебя отпускать. — Доктор Триген разворачивается в кресле, но не подъезжает к боксу, не позволяет твари смотреть на себя в упор двуцветными глазами.

— Твоя задача меня изучить. Так изучай, я не против. Я даже помогу и продемонстрирую, если надо. Только за дуру не держи. Судя по всему, тебе дали определенные указания, чего начальство желает узнать, и, судя по энтузиазму на твоей физиономии, ни о каких военных речи не шло, иначе ты ссал бы в штаны от переживаний и ночевал в лаборатории. А ведь они стоят за спиной, золотце. Сейчас они просят меня изучить, потом попросят воссоздать. Я-то попалась вам не первая, мне рассказывали, как здесь может быть весело. И еще мне рассказывали, как убивали таких, как ты, «изучателей» при проколах. Серьезные дядьки не любят, когда их разочаровывают или накалывают. Они за это помогают, например… попасть под машину. Ты тоже в дерьме, сладкий. Но у нас есть шанс, пока верхушка следующую порцию указаний не выдала.

— Ты. Предлагаешь. Мне. Сделку?

— А что не так? — возмущается тварь. — Я без обиняков выкладываю тебе секреты вампиризма, а ты отпускаешь меня, как только сдашь рапорт.

— Зачем мне это?

— В смысле «зачем»? Чтобы узнать…

— Я сам узнаю, — спокойно отвечает доктор Триген.

И тварь начинает бить дрожь. Ее лоб задевает зависшую механику, когда вампир подается вверх, чтобы видеть тюремщика.

— Все, что захочешь! — выкрикивает она, но доктор Триген игнорирует разволновавшуюся тварь. Он спокойно собирает в кейс пробирки, складывает в планшет бумаги, прячет в карман блокнот с ручкой. — Чего тебе надо? Ну, давай, говори, с-сука! Что хочешь. Хочешь, остальных выдам, кого знаю? Мммм? Хочешь, тебя вампиром сделаю? Это вечная жизнь. Будешь возиться со своими колбами хоть до гребаного Апокалипсиса. Хочешь, поубиваю всех на хрен, кто хоть раз на тебя косо глянул? — орет во все горло тварь, пока биохимик отключает приборы, собираясь уйти. — Хочешь, я пересплю с тобой, животное? Хочешь? Позволю себя трахнуть. Сам ты этого никогда не сделаешь, задрот ботанический.

Доктор Триген останавливается у двери.

— Ты думаешь?

Вместо ответа тварь дергается, до крови сдирая крепкую кожу на запястьях о титановые браслеты.

При откинутой крышке бокса сходство с гробом становит¬ся очевиднее и неприятным осадком ложится на подсознание. Тварь шипит, когда посеребренная игла легко входит в вену.

— Это наркоз. Поспишь минут двадцать, — объясняет доктор Триген, отпирая зажимы канализационного шланга, достаточно широкого, чтобы протиснуться внутрь.

— Извращенец, — с трудом выговаривает тварь немеющим языком.

В бокс встроена новейшая система стерилизации, поэтому брезгливости доктор Триген не испытывает. Он достает из брючного кармана презерватив, и хруст упаковки вторит жалобному мычанию твари.

Чтобы самоутвердиться, биохимику хватает трех минут, тварь даже не успевает отключиться.

После в блокноте доктор Триген записывает: «Слезы прозрачные, на вид обычные». Со следующей строки добавляет: «Тактипьно изменение тканей внутри объекта не определяется», но тут же зачеркивает размашисто, пока последний завиток букв не скрывается под сплошными линиями.

***

Некоторые клетки делятся, взаимодействуют со средой, меняются за то время, пока разглядываешь их под микроскопом. Часть этой клетки была мертва еще до попадания на стекло.

— Нестойкий фермент? — Пехов цокает языком и отстраняется от окуляра. В задумчивости елозит по лицу широкой ладонью. Антона равно мутит после вчерашнего спирта и от сосредоточенности доктора Тригека, с которой тот вбивает цифры в таблицы для отчета.

Как можно методично и скрупулезно заполнять журнал, если под микроскопом это?

— Да, — бросает доктор Триген, не отвлекаясь.

— Умирает сразу?

— Да.

— То есть…

Вопросам не будет конца, поэтому доктор Триген отвлекается от заполнения журнала, чтобы разъяснить все и сразу.

— Фермент вырабатывается в гипофизе в пассивной форме. Это его нормальное состояние. У вампиров фермент активен. Когда активный фермент сталкивается в естественной для него среде с пассивным, пассивный активизируется. Дальше — цепная реакция.

— А что насчет хочешь — не хочешь? Думаешь, мозги пудрила?

— Нет. Они так считают. Желание не измерить и не доказать, это удобный критерий. Заражение возможно только кровь в кровь, — доктор Триген возвращается к таблицам и, уже вбивая очередное значение в графу, добавляет: — Более того — кусать не обязательно.

— Погоди. Выходит, когда-то самый первый вампир-мутант-Урод Генетический случайно во время каких-нибудь любовных игрищ обратил свою подружку… надеюсь — подружку… и принял за способ? Укусы — просто ритуал? Вот ведь срань Господня! А все так зациклились…

— Потому в мозге и не искали.

Обычно медикаментозный запах лаборатории ничем не перебьешь, но Пехов вчера, действительно перестарался с алкотерапией. Его широкоформатное тело потеет и кренится, требует от хозяина отдыха вместо разглядывания трупика биобомбы. Только врожденное чутье (которое не пропьешь, не проиграешь в карты) удерживает на стуле, пока чувство выполненного долга не успокоит совесть.

— Хорошо, что ты это сразу не нашел, — хмуро басит Пехов, отодвигаясь от стола. Слышать от него подобное непривычно и странно, будто его подменили.