Рубин Алекс - Голос крови. Антология

— Мы могли бы спасти Михаила.

— Вот этим? Доктор Триген, ты все-таки псих. Пехов машет рукой и тянется за своей курткой.

— Не отправляй результаты, — просит он с порога. — Хотя бы подумай, прежде чем отправлять.

Доктор Триген игнорирует просьбу. На экране ноутбука почти заполненный отчет, в перспективе — очередная научная премия и академические привилегии. Совсем неплохо для его возраста. А цена — дело десятое.

Или нет?

Пока он орудует механическими руками внутри бокса, тварь молчит. Ее глаза закрыты, будто веками можно отгородиться.

— У тебя губа кровоточила, когда кровью поили? Тварь улыбается так, что выглядывают клыки.

— Это был самый обалденный поцелуй в моей жизни.

— Как говорил пророк Карвек: «Самые лакомые удовольствия укорачивают нашу жизнь, оставаясь в прошлом, ибо наша жизнь и есть — те самые удовольствия».

— А кто такой пророк Карвен? — Тварь поворачивается лицом к пульту и открывает глаза. — Ты его все время цитируешь, а я даже не в курсе, что за философ. Из новомодных, поди? Никогда раньше про него не слышала.

Некоторое время доктор Триген молчит, убрав руки с пульта. Затем отвечает:

— Он пророк. Из сериала про тюрьму. По восьмому кабельному показывают.

— Ты смотришь сериалы? — смеется тварь. Беззлобно, с искренней, будто с дружеской жалостью. — Так вот что с твоим мизинцем случилось, о кнопки пульта стер. Бедня-а-ажечка.

— Нет, кислотой обжег.

— Жуть какая. А операцию на глазах давно сделал?

— Что?

— Операцию по восстановлению зрения. Ты щуришься, как близорукий, а очки и линзы не носишь, значит, операцию делал. Давно?

— В пятнадцать лет, — отвечает доктор Триген и подъезжает на кресле вплотную к боксу.

— Выходит, по голове бить нельзя. А то глаза вытекут, как же ты меня мучить-то будешь?

Тварь улыбается открыто, чуть ли не весело, но вдруг отворачивается и прикусывает нижнюю губу. Она сжимает кулаки, и острые оранжевые ногти оставляют на прочной коже белые вмятины.

— Я ничего не успела, — тонко всхлипывает тварь, но тут же берет себя в руки. — Когда получаешь вечность, кажется, что успеешь все-все-все. Будто проживешь несколько жизней. Успеешь побыть и актрисой, и певицей, и моделью. Не надо зарабатывать деньги, заморачиваться на жилье, на возрасте, никакого такого дерьма, только свобода. Ну и жажда, естественно. — Тварь облизывает губы, шумно сглатывает, словно одно упоминание крови пробудило голод. — Это я так до обращения считала. А когда меня укусили… Сначала ломки, привыкание, поиск постоянных источников крови, чтобы не охотиться каждый вечер. И эти новые жизни как-то отодвигались. Я все отмазывалась, мол, вот устаканится, тогда… Теперь нету этого «тогда». Да и не было бы, наверное.

— Сама виновата— рубит доктор Триген.

— Знаю, — отвечает тварь и поворачивается, лицом к лицу. — А ты? Ты все успел?

Доктор Триген молчит, пересчитывая в уме патенты на изобретения, благодарности государства и награды Института.

— Очень многое.

— Сомневаюсь, — кривится тварь. — Такие, как ты, слова «угорь», «кампари» или «фламенко» по поисковикам ищут.

Ей приходится приподнять голову, чтобы прихватить губами питательную трубку. Язык ловко сдвигает блокатор, но колпачок скользит по зубам, и первая капля крови неаккуратно выцеживается на самый краешек губ, сползает по щеке.

— Полуфабрикат, — ворчит тварь, напившись.

— Донорская, человеческая, — не понимает претензии доктор Триген.

— Она холодная. И невкусная.

— Можно подогреть до температуры тела— предлагает биохимик. В конце концов, ему не сложно, и вдруг с теплой крови тварь станет сговорчивей?

Но вампир отказывается, кривит испачканные губы:

— Нет, она просто мертвая. Неживая. Понимаешь? Доктор Триген не понимает. Достает блокнот с ручкой черкает скорописью: «кровь живая и мертвая, различие —…».

— Ну, скажем, это то же самое, как плов в какой-нибудь дешевой столовой в сравнении с настоящим узбекским, приготовленным мужчиной для семьи. Ты вообще когда-нибудь пробовал настоящий плов?

— Нет, — признается доктор Триген. Стержень ручки застыл неподвижно, впивается в мягкую бумагу и вот-вот прорвет ее.

— Зря, попробуй. Ну тогда… разница между проституткой и девушкой, которую ты добивался очень долго.

Ручка не движется.

— Ясно, — усмехается тварь. — Тогда представь, ты идешь в кинотеатр на разрекламированный фильм. И вроде бы режиссер именитый, и актеры из первого эшелона а все равно… Только не говори, что не был в кинотеатре!

— Зачем туда ходить? У меня дома плазменная панель.

Кажется, ее смех настолько громкий, что сейчас выскользнет из подвала на верхние этажи и разорвет перепонки абитуриентам, профессорам, вахтерам… Хорошо, что на минус первом отличная звукоизоляция.

Тварь хохочет до слез, мотает головой и неуклюже тарабанит кулаками по днищу бокса. А когда успокаивается, смотрит снисходительно, будто впрямь прожила намного дольше, и спрашивает с укором:

— Да что ж ты за человек такой? Какой — такой?

Такой, как кто?

Доктор Триген прячет ручку с блокнотом в карман и отворачивается к пульту, чтобы скрыть растерянность.

Он в самом деле растерян. Возможно — напуган своей растерянностью, самим фактом ее появления. Неожиданным сбоем от брошенной вскользь фразы, которая не укладывается ни в одну из матриц его мироощущения и самоопределения. Он никогда не задавался вопросами самооценки или значимости в этой системе координат. Ему никогда не задавали вопросов о нем с позиции личностных характеристик. Только о его работе, его формулах и опытах. Он сросся со своими работами. Он сам — незаконченный дорогостоящий и длительный опыт. Лабораторная крыса — не более.

И не по себе от того, что за несколько дней нелюдь узнала его лучше, чем люди за годы.

Может, потому что присматривалась?

Разве так должно быть?

* * *

Без подначек, издевательств и вопросов в лаборатории пусто, безжизненно. Тварь молчит, не одергивает руки от игл, не жалуется на донорскую кровь, спокойно переносит скальпель.

— Убил бы уже хоть. Чтоб не мучилась — первое и единственное, что слышит доктор Триген за полдня.

И машинальное «не положено» застревает в горле.

Спустя час он устраивается в кресле напротив Хозьева и отказывается от предложенного из вежливости кофе. В помпезном кабинете как никогда душно, пахнет дорогим парфюмом и лишними людьми.

Их трое. В черных костюмах, светлых сорочках с запонками, очках с антибликовым покрытием. Их нельзя назвать неприятными, просто работа у них такая — промывать мозги и выкручивать руки.

— Согласно вашему последнему отчету, — самый высокий, с золотым зажимом для галстука, листает сшитые в переплет распечатки, — мутацию вызывает фермент, присутствующий в человеке.