Рубин Алекс - Голос крови. Антология

К концу четырехчасового сеанса я вымотался, будто вагоны разгружал. Наверное, так действует на меня гадость, которую они вкалывают в вену. Поддерживаемый санитарами, я с трудом поднялся на ноги.

— До свидания, молодой человек, — сказал Руцкевич, не отрывая глаз от монитора. — Послезавтра мы продолжим.

Две пары крепких рук вежливо, но настойчиво повлекли меня к выходу.

— До свиданья, Сергей Ипатьевич. С вами, как всегда, было приятно общаться. — Несмотря на усталость и мягкий напор санитаров, я отыскал взглядом серые испуганные глаза Машутки и улыбнулся только ей.

Интересно, что Машутка обо мне думает? Наверное, считает, что заключенный психбольницы Каверин Андрей Евгеньевич — невинная жертва судебной ошибки. Трогательно и смешно, тем более что до суда дело так и не дошло, психов не судят. Но если она принимает меня за жертву, то пускай. А мне? Не то чтобы я питаю насчет Машутки какие-то иллюзии, строю планы, пытаюсь искусственно внушить ей симпатию. Пожалуй, нет. Все это выходит автоматически, рефлекторно. Образ мышления носферату. Обаяние, которое в крови. Тоже своего рода обреченность.

В изоляторе я бухнулся на кровать, подтянул колени к подбородку и почти сразу уснуи. Мне приснилась Надин. Будто мы в незнакомой комнате с окнами, наглухо занавешенными тяжелыми бархатными шторами. Надин стоит ко мне спиной в своем любимом платье от Сони Рикель, красном, с декольте чуть не до самого крестца. Я неслышно подхожу к ней сзади, обнимаю за плечи. Она оборачивается, и я натыкаюсь на испуганный и доверчивый взгляд больших Машуткиных глаз. Нисколько не удивляясь метаморфозе, начинаю кончиками пальцев осторожно поглаживать сливочно-матовую шею ниже аккуратного каштанового узелка, стянутого красной лентой. Касаюсь чуть-чуть сильнее и чувствую, как пульсирует под кожей тугая горячая жилка. Во рту ни с чем не сравнимый солоноватый привкус. Зудят десны, раздвигая свою влажную розовую плоть… Нагибаюсь ближе, еще ближе. Нежные светлые волоски призывно щекочут мои губы. Нахожу ртом тугую горячую жилку и что есть сил сжимаю челюсти…

Я резко сел на постели и почти сразу понял, что не один. Напротив моей лежанки, прямо на поду, скрестив ноги по-турецки, сидела Надин, сытая и совершенно пьяная. Лампы под потолком уже не горели, но я прекрасно видел, что ее рот и подбородок густо испачканы кровью.

— Привет, — сказала Надин чуть заплетающимся языком. — Бон суар.

— Привет. — Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. — Наелась и решила навестить голодных? Удивительная тактичность!

— Экий ты зануда… — Надин погрозила мне пальцем. — Я по тебе соскучилась.

— Быстро, — сказал я скептически, — с последнего визита и полгода не прошло.

— Пять месяцев, — поправила меня Надин. — Пять месяцев и восемь дней.

— Понятное дело, — сказал я, — стоит попасть в беду, и все про тебя забывают.

— Ну, в известной мере ты сам виноват, — Надин развела руками. — Питаться нужно регулярно, а не когда анорексия начнется. Узник Дахау на охоте. Но ты же у нас тонкая…

— …и арюстюкратическая натура, — закончил я.

В сущности, Надин права. Надин всегда права. Ей черт знает сколько лет, хотя выглядит она едва на двадцать пять. Родом она то ли из Прованса, то ли из Лангедока. В огромную страну Россию перебралась чуть ли не при Хрущеве. Когда Надин волнуется, у нее появляется забавный акцент. Она мой первый учитель, мастер профтехобразования. Именно ей я обязан тем дерьмом, в котором сейчас барахтаюсь. Что я могу сказать ей в свое оправдание? Что старался свести количество убийств к минимуму? Что жалел и жалею тех дурочек из ночных клубов? Рассказать, как трудно выбирал из дискотечных знакомиц самых никчемных и развратных? Как оттягивал и оттягивал день крови? Как выходил на охоту почти пустой? Она не поймет. Она скажет: «Оттого и дал себя поймать, что был пустой. Одна маленькая случайность, одна неудача — и ты за решеткой». Что тут можно возразить? Наверное, я был плохим человеком и паршивым вампиром.

Надин ободряюще ткнула меня в коленку. Ее легкая призрачная рука свободно прошла через ткань пижамных брюк, скользнула сквозь плоть и кости моего коленного сустава.

— Хватит болтать, доходяга! Я по делу. — Надин поднялась с пола и села рядом со мной, забравшись с ногами на одеяло. — У меня для тебя сюрприз.

— Будешь носить мне передачи в тюрягу?

— И не подумаю! — Надин тряхнула взлохмаченными у дорогого стилиста локонами. — Я собираюсь тебя отсюда вытащить. — Увидев мою скептическую ухмылку, она придвинулась почти вплотную и жарко задышала мне в ухо. — Я сегодня сильная, Анри. Я очень сильная. Я сегодня зарезала свинку!

— По тебе заметно, — пробормотал я.

— Я его почти полгода откармливала, — не обращая на меня внимания, шептала Надин. — Милый такой студентик, дурачок, вроде тебя. Втюрился по уши.

— Полгода? — переспросил я недоверчиво. — С осени?

Надин сыто ухмыльнулась:

— А то! Приручала… обхаживала… динамила. Все для тебя, Монте-Кристо. Слушай сюда! Видеокамеры отключены, охранник у мониторов видит сны. Сейчас я вырублю его напарника, а ты…

— Ничего не выйдет, — сказал я. — Из меня помощник никакой.

— А мне помощь не нужна, — зловеще и ласково сказала Надин. — Она ведь сегодня дежурит? Так?

Я неохотно кивнул.

— Больше нам ничего и не надо. Я сама загоню свинку. — Губы Надин раздвинулись в хищной улыбке. — Тебе останется только забить. Ты нравишься ей, Анри. Она почти влюблена. Ты высосешь ее и уйдешь. А я встречу тебя на набережной, возле скамеек. Пару месяцев отсидишься в надежном месте, за это время Аскольд сделает документы и визы. Тебе нужно только сфокусировать меня на девушке.

Я опять кивнул. Игипетский бог! А какой у меня выбор? Одни обречены на смерть, другие — на жизнь, плевать, что она местами хуже смерти… Если бы я мог выбирать…

— Сосредоточься.

Я послушно закрыл глаза и постарался сосредоточиться.

Тук, тук… Тук, тук… Сначала тихо, потом все громче и ближе. Кровь стучит в уши бубном камлающего шамана. Ночной мрак вливается под веки, тягучий патокой заполняет мою несчастную голову… Тук, тук… Тук тук…

— Ну все, до скорого, — быстро сказала Надин; и в ту же секунду вспыхнули люминесцентные лампы под потолком.

Я, не шевелясь, сидел с закрытыми глазами и слышал, как проворачиваются ключи в замке, как с металлическим лязгом сдвигается засов, как натужно ползет в сторону тяжелое полотно двери. Я слышал своим ненормальным слухом, как мягко ступают по полу маленькие ноги в теннисных туфлях. Почти бесшумно. Так мог бы ступать я или кто-то из моих товарищей по несчастью… Ближе, еще ближе. Тишина, только легкое прерывистое дыхание.

Я открыл глаза. Она стояла в полушаге от меня в белом халатике до колен, в смешной медицинской шапочке. Аккуратная, как фарфоровая статуэтка. В глазах застыло недоумение. Она не очень понимала, зачем пришла в изолятор для буйных, и была слегка напугана; казалось, она ищет логику в своем нелепом поступке. Она стояла передо мной, очарованная и очаровательная, а я молча глядел на нее снизу вверх. Тишина плела между нами невидимую паутину, соединяя наши лица, плечи, руки тончайшими стеклянными нитями.