Юрий Моренис - Охота на вампиров

Расчет у доброго молодца оказался верным: ключи торчали в замке зажигания и тихо работал мотор. Даже дверцы распахнуты. В автомобиль он попал без приключений, закрылся, но сразу не поехал. У него достало хладнокровия посмотреть вверх, на просеку.

Монстры наступали из всех кустов. Некоторые терзали тело Валеры. Мир праху его. Олежека тоже не было слышно… Зато Монах катился вниз по косогору в обнимку с тварью. Сам будучи выродком, он просто так не сдавался.

Они докатились почти до машины, когда хуком справа Монах двинул твари по харе и та на миг отключилась. Он вскочил, но предсталял собой не менее страхолюдное зрелище. Одежда висела клочьями, борозды от когтей на груди и плечах сочились кровью, глаза горели безумием, рот в тяжелом дыхании открыт, и в нем блестели собственные монашьи клыки. Агей открыл заднюю дверцу и позвал:

— Коля! — в миру Монаха звали Колей. — Давай сюда! Но Монах стоял, словно в ступоре, и смотрел на пытавшееся подняться чудовище. Вдруг он выбросил ногу и точным ударом перевернул своего невероятного противника.

— Коля! В машину!

Но тот ничего не соображал. Сверху с глухим ревом надвигались новые тени.

Тогда Агей выскочил, схватил Монаха за руку и что есть силы швырнул его в машину. Он обо что-то там хряснулся башкой и замер.

Агей захлопнул дверцу и собрался было сам сигануть в «мерс», как вдруг воцарилась жуткая тишина. Словно все застыло во вселенском стоп-кадре…

Короче, наш удалец оглянулся на странную тишину и безмерно удивился.

Твари не двигались, а как-то сгорбившись, с испугом смотрели на Агея. И те, что направлялись вниз, и те, что доедали Валеру, — все замерли. Та же тварь, что боролась с Монахом, очухалась, жалобно заскулила и пятясь поползла в кусты.

И тут дверь с чавком захлопнулась, автомобиль рванул с места…

На закате М… погружался в тишину комендантского часа. Ночь одергивала подол и смешивала деревья, кусты да прочую растительность в сплошную шелестящую массу. Где-то далеко веселыми пузырьками лопались одиночные выстрелы. Случайные пули, шлепнувшись о стены, безвредно умирали на асфальте. Если какой дурак и бросит для забавы гранату — ухнет она, полыхнет зарницею, вхолостую полетят с радостным визгом осколки срезать ветки да косить траву. А так, мрак, тьма и вздрагивающая, как скользкая рыба, тишь.

Иной раз слышно, где калитка скрипнет; где дверь подъезда хлопнет. Обитатели М… всегда любили хаживать в партизаны. То на одной стороне повоюют, то на другой. Утром же, как обычно, шли на работу. Воевали же не друг с другом, а вообще против всего.

Причины на то имелись…

Во-первых, конверсия. Огнестрельного оружия навалом, а жизнь не пьеса Чехова, здесь ружье постоянно палить будет, не дожидаясь последнего акта.

А во-вторых, конечно же, — исторические корни. Городок М… вел свое начало аж со времен Рюриков.

Наши славные пращуры зазвали для наведения порядка трех варягов — Рюрика, Синеуса и Трувора. Но те тоже институтов благородных девиц не кончали и сами по себе были скандалистами. К примеру, некие Дир и Аскольд, бронированные коллеги тех варяг, перецапались с викингами и двинули самостоятельно на юг. Там, на Днепре, они обнаружили хуторок, где хозяйствовали три брата: Кий, Щек и Хорив. Попросились к ним на постой и незаметно основали Киевскую Русь…

А на север отправились другие. Наверное, тоже разругавшись с Рюриком.

Вся наша история повальный хай! Эти Рюриковичи мочили всех подряд. Думаете, те же Дир и Аскольд собственной смертью опочили? Куда там… Их кокнул Олег, тот самый, «вещий», что дал дуба «от коня своего». Там дальше Игорь, непосредственно Рюрикович, тоже был отправлен к папаше древлянами, за что остроумная вдова Ольга пожгла их, используя голубей…

Короче, тьма веков — это и вправду тьма. Сплошные убийства и постоянные похороны. И народу вроде бы тогда было немного, а резали друг друга, как скотину на праздник…

Те хлопцы, что двинули в нашу сторону, на Север, видать, обладали кое-каким умишком. Подале от всяких дебошей и склок стали жить-поживать да добра наживать… А может, пошли новые земли открывать, но заплутали в нашей дремучести, притомились и осели на мирное бытие.

Наверное, и в те времена здешние места поражали красотою густых лесов, студеной прелестью речушки, неожиданными полянами. Вот и застолбили умиротворенные варяги невиданный покой на веки вечные. Стали тихо соседствовать с кривичами и чудью, а богам своим возвели чудо-строение, маковка которого по сей день высовывается из водохранилища.

Христианство дошло сюда лишь в семнадцатом веке вместе с беглыми русскими людишками, коих приняли тут по-северному: со щедрым хлебосольством.

Жизнь у них тоже сложилась ладно. Простор делить — что радугу распиливать. Не претендуя на храм викингов, казаки построили собственную церквушку. Так и прожили еще с век, совмещая в одних молитвах Одина и Христа. Окончательно оправославились лишь лет с двести назад, когда потянулись сюда беглые со строительства Санкт-Петербурга.

Деревушка М… разрасталась, скользила вдоль берега вниз по течению реки и все больше отдалялась от варяжского капища. К двадцатому веку оно уже одиноко высилось в стороне, рождая сказки и легенды о нечистом месте, ночных огнях, летающем черте и завывающих покойниках.

Но и в двадцатом столетии М… оставался глухой деревней, жившей местным промыслом да лесными угодьями. Большевики как-то попытались взорвать языческое святилище, но у них ничего не получилось. Только сами осколками поранились, а одного, говорят, вообще убило. Списали его смерть на кулаков.

Так бы и вековало варяжское строение, кабы не появился предатель родины, папаша Агея.

Образованностью М… не кичился, и грамотностью местные жители не блистали. Жили затворенно, на краю мира, куда ни татаро-монгол, ни немец не заходили, из-за полной неосведомленности о существовании данного населенного пункта. Если какой дозор и забредал, то потомки варягов тихонько спроваживали его к предкам. Только большевики смогли здесь укрепиться, но лишь потому, что были «из своих».

Они-то и принесли светлую жажду просвещения. Вот дед Агея и отправил своего сынка в Лесную академию, дабы его лесничий род обрел знания и природная смекалка приняла научное обрамление.

А сынок его, папаша Агеев, стервец — вместо елочного (лесного) факультета затесался на что-то химико-биологическое, где свой проклятый талант и проявил. Открытие сотворил.

К сожалению, академика Лысенко в ту пору развенчали, генетику перестали считать враждебной наукой, все шлюзы перед ней распахнули, и папуля Агеев — вместо того чтоб поехать в ссылку или отправиться под расстрел — очутился в передовых рядах своей долбаной науки.