Юрий Моренис - Охота на вампиров

Папашины исследования требовали полнейшей тайны и огромных мощностей вплоть до собственной электростанции. И вот, ничтоже сумняшеся его родитель предложил для своих лабораторий родные заповедные места. Понаехали на его отчизну бульдозеры, трактора, прочая строительная техника да зеки с лагерями. В несколько лет преобразился край — ударно, по-социалистически. Тут тебе и гидростанция, и дороги, ведущие к секретным погребам, и шлагбаумы, и колючая проволока, и все в штатском, кроме караула… А еще тяжелые вздохи деда в темноте.

Стала деревня викингов советским городом М…, а папаня Агеев — предателем. Хоть и не шпион заграничный, весь свой, а все же продал родину. Продал за орден Ленина и Сталинскую премию.

Теперь его задрипанная вотчина начала пожинать плоды измены.

Над М… царствовала ночь. Погасшие окна отвечали друг другу взаимностью, дома стояли насупившись, глухо надвинув крыши. В одном из них, на пятом этаже, за раскрытыми занавесками сидел благообразный гражданин и, нервничая, курил. Дрожащий огонек сигареты выдавал его напряжение. Несмотря на поздний час, он был одет в темный костюм-тройку и белую рубашку с галстуком. Туфли… Туфли явно новые. Время от времени он их сбрасывал, шевелил пальцами в тонких носках, затем надевал снова. Хоть и сидел в одиночестве, в полной темноте, но окончательно разуваться не хотел. Видимо, считал, что в костюме, но без туфель — это неприлично.

В полумраке с трудом можно было различить серебрящиеся виски и тонкую оправу очков. Выглядел он старше своих лет. На вид — под пятьдесят; на самом деле — едва сорок. Думы и заботы ускорили биологический процесс существования капитана Прокопьева, верного пса партии.

Не он сам виноват был в неудачной своей карьере. А ведь так хорошо начинал…

Еще в институте, во время учебы на химика, пописывая стихи, крутился среди вольнодумцев, поклонников Пастернака и «Битлз», и смачно закладывал их куратору от органов. Затем его определили на некие курсы. По причине творческого дара служил в отделе надзора за интеллигенцией и пару раз побывал за границей. То есть ездил в качестве электрика, близко не подходя к проводам, с ансамблем балета. Джинсов привозил!.. Да вот беда — на каких-то гастролях двое танцуристов убёгли. За недосмотр и потерю бдительности Прокопьев надолго был оставлен в старших лейтенантах. На однообразной работе беседовал со всякими стукачами на явочных квартирах и в номерах гостиниц.

Но тут кто-то вспомнил об его химическом образовании, и Прокопьева решили повысить, направив в совершенно глухой М…

Капитана он получил уже здесь и то не за заслуги, а благодаря усердию бывшего однокурсника.

Хоть погреба — лаборатории в M… — ских холмах — и были рассредоточены, но иногда зловещая секретность нарушалась по причине партийных собраний, согласно уставу КПСС. На одном из таких важнейших мероприятий Прокопьева опознал бывший соученик по университету и очень удивился совсем другому имени товарища. Будучи сознательным гражданином СССР, бывший однокурсник накропал телегу в Особый отдел, чем переполошил главную псарню.

Вначале хотели бдительного товарища убрать посредством какого-нибудь несчастного случая, но, подумав, решили доносчика повысить и перевести куда подальше. Видать, был не без таланта. Самого же Прокопьева, дабы морально поддержать, возвысили до капитана. И быть бы ему вскоре в майорах; бели бы не история с одним мальчиком…

Пропал Мальчик, и Прокопьева предупредили: пока пропажа не найдется, быть ему вечно капитаном. Но Мальчик до сих юр не находится, хотя землю рыл не один Прокопьев.

И вот теперь сидел он у окна при всем своем штатском обмундировании, всматривался в ночь, вслушивался в стрельбу. И в физиономии его проступал сторожевой оскал.

Он ждал…

Как ждал всю свою жизнь… Как последние восемь лет, с тех пор как пропал этот проклятый Мальчишка.

И было замечено его ожидание! Самим генералом. Тем, что собственноручно утюжил Прокопьева, кромсал, унижал и натягивал цепь, не давая ходу. А вот когда с ним самим приключилось несчастье, приблизил и обласкал.

И засветило солнышко в окошко вечного капитана. Может быть, именно с него, тихого песика, и начнется Великая буча, под стать той, Октябрьской…

М… для этого — идеальное место.

А местные?! Одни — « казаки », другие — « варяги », хоть у всех в паспортах национальность — русские.

Но ведь смог он национальную карту разыграть! Духу боевого хоть отбавляй, спасибо предкам. А коль внешнего врага нет, пусть друг с дружкой повоюют.

Одно, жаль, проморгал — плотину «казаки» успели захватить. Кабы она у «варягов» оказалась, те бы стали по-быстрому воду спускать, чтоб храмовину свою освободить.

Вот тут можно уже и внешний фактор задействовать для усмирения безобразия. А если войска в одном месте собираются, их куда угодно можно направить…

Пискнул зуммер.

Капитан протянул руку и взял трубку. Он заранее вытащил портативную рацию из тайника под подоконником и поставил ее рядом.

— Прокопьев?

— Слушаю, товарищ генерал… — и с усмешкой поправился: — Так точно, я, Василий Владимирович.

— Вот именно… Не забывай…

Как приятно, когда тебя журит твой генерал, как сладостно чувствовать на своем плече тяжелую, но отеческую руку. А еще и называет по родной, почти забытой фамилии. Теперь она звучит, как кличка.

— Виноват… — а в горле ком.

— Как там?.. Время к полуночи, а ты молчишь…

— Пока тихо все, Василий Владимирович.

— Их по графику выпустили?

— Так точно. Но ведь впервые на свободе. Пока сориентируются, пока дойдут…

— Не собьются? А, Прокопьев?

— Никак нет, тов… Владимир Васильевич… Ох…

— Ты чего, Прокопьев? Волнуешься? Имя с отчеством перепутал…

— Виноват, Василий Владимирович, оговорился.

— Ты мне не ответил.

— А? — Капитан на секунду замешкался, соображая, о чем, собственно, спрашивал генерал. — Никак нет. Они ж на огни идут. Специально дали команду свет на площади не выключать. После той попытки ограбления универмага. — Он даже позволил себе хихикнуть, вспоминая собственную провокацию. — Горят фонари… Для безопасности… — и снова хихикнул.

— Хорошо. Вижу, пока все идет по плану. Молодец, Прокопьев.

— Служу Советскому Союзу!

— Где он, твой Советский Союз?

— Все равно служу!

— Ну, служи, служи… — генерал хмыкнул и дал отбой.

Капитан еще послушал далекий писк, медленно отнял трубку от уха и аккуратно положил ее на рацию. Генеральское «молодец, Прокопьев!» словно эхом гремело в холмах.

Но на самом деле окрест тишина блаженствовала. Даже стрельба прекратилась. Два фонаря мягким светом освещали площадь. Несколько лампочек в отдалении обозначали дамбу. Кое-где одинокими тузами горели окна.