Владислав Выставной - Массовка

Зрелище лунного неба завораживает. Особенно такая, багровая, жуткая луна. Сразу вспоминаются вампиры и прочая нечисть. Это знак… Только чего? Забыл. Все эти приметы, знамения – все это из жизни какого-то другого человека…

– Чего расселся? Вперед!

Настя схватила за рукав и настойчиво потянула за собой. Интересная девушка. Особенно под этой тревожной луной.

– А почему это ты решила меня спасти? – спросил Артемий, осторожно двигаясь, вслед за Настей. – Я же враг – как все мужики здесь…

– Я не Катрин. И не Мила, – дернула плечиком Настя. – И все эти игры не для меня. Я хочу только одного: чтобы все это поскорее кончилось…

– Как, все-таки, совпадают наши желания. Только не вижу связи…

– Я не раз выходила за пределы барака. И кое-что запомнила. Павлу… Ну, тому, кто следит за нами, известно, что тебя увели наши. У нас же камеры ничего толком не видят. Так что у тебя есть шанс удрать и запас времени, чтобы сообщить, кому следует. Ну, и вытащить нас отсюда, разумеется…

– А почему же ты сама не сбежишь, раз знаешь как?

Настя усмехнулась и покачала головой:

– Боюсь, у меня как раз шансов никаких. Меня-то будут искать серьезно – в бараке кое-то присматривает за мной…

– Что ты за птица такая важная? – Артемий покосился на девушку. – Чего это столько внимания?

Настя ничего не ответила. Некоторое время петляли между проволочными ограждениями. В полумраке было не разобрать, как и куда они идут. Оставалось только надеяться: Настя знает, что делает. Наконец, остановились у какого-то бетонного бугра.

– Вот, – сказала Настя. – Здесь.

Артемий недоуменно огляделся. Поверхность невысокого бетонного сооружения на уровне пояса бледно отсвечивала в лунном свете. Ниже ни черта не видать

– Что – «здесь»?

До границы лагеря было довольно далеко. Да и колючая проволока никуда не делась.

Настя встала на колени рядом с бетонной плитой, взяла Артемия за руку и ткнула ей в черную бетонную стенку…

…Которой не оказалось на месте. Рука ушла в провал, из которого тянуло сквозняком.

– Здесь труба начинается, – пояснила Настя. – Я сама видела, как в нее залазили собаки. А потом они на той стороне бегали…

– Так то собаки… – неуверенно проговорил Артемий, заглядывая в трубу.

Можно смотреть до бесконечности – от этого мрак не становился светлее. Наверное, какое-то дренажное устройство.

– Э… А большие собаки-то? – спросил Артемий. Как-то не улыбалось застрять на полпути наподобие Вини Пуха.

– Не очень, – честно сказала Настя. – Но другого пути нет…

Вот и момент истины. Артемий вдруг поймал себя на странной мысли: ему страшно убегать. Нет, он боялся не охраны. Страшно снова оказаться в том, «нормальном» мире. Он слишком привык к этому кошмару. Наверное, так наркоман привыкает к самому отвратительному зелью…

Невдалеке залаяли собаки. Может, местные, сторожевые. А может, те самые, которые наладили сообщение через эту вот трубу. М-да… Было бы весьма неприятно наткнуться в темноте на зубастую пасть…

– Ладно, – сказал Артемий решительно. – Я пошел…

– Пусть нас вытащат отсюда… – тоскливо сказала Настя.

– Конечно-конечно…

– Только вот…

– Что?

– Я боюсь, чтобы не стало еще хуже. Ты ведь знаешь, как у нас спасают…

Перед глазами пронеслись кадры телерепортажей. Да, освобождение заложников – скользкая тема. Но тут же он вспомнил глаза, слепо пялящиеся из кошмарного ведра, и сказал решительно:

– Хуже не будет. Поверь…

Настя молча кивнула.

Он опустился на землю, выставил вперед руку. И неуклюже втиснулся в темноту.

– Послушай меня, тот, кого мы не видим, но кто день и ночь смотрит на нас. Ты знаешь каждый наш шаг, видишь истину. Ты не можешь ошибиться. И ты знаешь, что я говорю искренне… Я ничего не прошу для себя – я слишком ничтожен для этого. Но ты, всесильный, всевидящий, ты можешь многое… Нет, ты можешь все! И я молю тебя об одном: помоги нам, укажи нам путь к спасенью! Мы не знаем помыслов твоих, мы просто ничтожества, копошащиеся у твоих ног… Об одном прошу тебя: не оставляй нас! Не оставляй нас наедине со злом! Будь с нами, веди нас за собой! Аминь.

Зеленоватая инфракрасная картинка слегка размыта, но микрофоны прекрасно ловят звук голоса. Даже не голоса – едва различимого шепота. Усиленный электроникой, шепот становится громче крика.

И смысл лихорадочно произнесенных слов хватает за горло.

Это молитва.

Как это, оказывается, страшно – быть ИМ… Какое одиночество, какая беспомощность и ужас. Ужас от того, что взял на себя совершенно непосильную ношу. Более того – ты украл эту роль у того, с кем шутки плохи. С кем очень скоро придется встретиться один на один…

Павел прикусил губу. Сердце билось учащенно. Неожиданно он почувствовал себя лучше. Гораздо лучше. Просто совершенно здоровым!

И дело не в новом лекарстве, нет.

Дело в молитве.

Закрыл глаза и еще раз прогнал в уме слова этого человека. И снова почувствовал необычный прилив сил и тонкое, сладкое чувство, какое бывает только в счастливом сне…

Перевел дыхание и вдруг понял, что блаженно улыбается. Улыбается, как ребенок, нашедший под елкой груду многообещающих разноцветных коробок.

Неужели на него так подействовали эти слова? Неужели все, чего он в тайне от самого себя желал всю жизнь – чтобы к нему обращались, как богу? Откуда это в нем?

Мысли путались, он чувствовал себя пьяным.

А Бог-то не глуп! Он, оказывается, знает толк в удовольствиях! Какова ж сила миллиардов молитв, которые ты принимаешь каждый день, тысячи лет подряд? Даже страшно себе представить…

Павел расхохотался – совершенно счастливым, детским смехом. Он смеялся и не мог остановиться. По бледным щекам бежали слезы, тело содрогалось…

Рывком поднялся и прошелся по Комнате Созерцания. Какой же здесь затхлый воздух. Болезненный. Можно подумать, тут обитает смертельно больной человек…

Новый приступ смеха. Кто бы мог подумать!..

Несколько успокоившись, Павел упал в кресло и расслабленно уставился в потолок.

Безумие… Еще большее, чем сам замысел с этим лагерем…

Павел прокрутил воспоминания еще дальше – до того самого момента, когда в его честь была принесена первая жертва… Почувствовал ли он что-то в тот момент? Пожалуй, нет. Слишком скомканы были эмоции того, кто совершил тот жуткий поступок.

Тогда все было слишком непонятно, непривычно и страшно.

Но теперь смысл жертв обрел ясность.

Конечно, это грубо, жестоко, чудовищно.

Но – как искренне…

Как сладко…

Однако же, этот человек достоин того, чтобы божество, которому он молится, взяло его под покровительство…

Павел ощутил давно забытое чувство. Раньше оно определяло многое в его судьбе, если не все целиком.