Владислав Выставной - Массовка

– Так что будем делать с ним, массовка? – крикнул Херувим. – Каков ваш приговор – жизнь или…

– Смерть… Смерть… – словно эхо разнеслось по бараку.

Где-то в поле зрения мелькнула корявая заточка из куска лопаты. У кого-то в руках закрутился крепкий и тонкий шнур…

В один миг Артемий перестал ощущать руки и ноги. Словно мозг отключили от тела. Появись сейчас возможность для бегства, он вряд ли смог бы приказать себе: «Встань и беги!»

Что может быть страшнее озлобленной на тебя толпы?

Спорить можно с одним человеком. Можно с двумя, тремя…

Невозможно спорить с безмозглой прожорливой амебой.

Человечником.

Массовкой.

Закрыв глаза, тяжело дыша, Артемий разразился немым воплем:

«Ну, и где же вы, заботливые духи предков?! Кого я задабривал, во имя кого таскал все эти амулеты, обереги и прочий хлам?! Ради чего всю жизнь посвятил силам, которые, оказывается, плевать на меня хотят?! Где ты, чертов Переходящий дорогу?! Почему же ты не предлагаешь сделку мне, тому кто ищет тебя, как никто другой?! Тебе не нужен такой должник?! Это потому, что у меня нет миллиардов?! Так пропади ты пропадом вместе с той тварью, которой служишь…»

И тут отключили свет. Дальнейшее так и отпечаталось в памяти – в скупой кроваво-красной подсветке аварийного светильника.

…Его грубо ухватили за руки, за робу, за волосы и молча поволокли куда-то. И его прорвало:

– Отпустите! Отпустите меня! Я ни причем, правда! Ну, чем мне поклясться, чем?!

Он чувствовал, как теряет человеческий облик. Так, наверное, и превращаются в трусливое животное.

Если бы он стоял на эшафоте, в кружевной батистовой рубашке, или привязанный к столбу над стопкой тлеющих дров, то, наверное, нашел бы в себе силы сказать что-нибудь красивое, улыбнуться, сострить на прощанье…

Но его тащили в сторону параши, чтобы после, без лишних проблем смыть кровь с гладкого кафеля. И это – слишком отвратительно, чтобы не быть правдой…

Словно в насмешку мелькнула за окошком труба мертвого крематория. Он даже не дождался этого кошмарного садистского пафоса! Его собираются просто стереть – как дерьмо, прилипшее к унитазу…

Артемий кричал и метался – но все бесполезно. Время растянулось, как резиновый жгут, чтобы после сократиться в одно мгновение смерти….

Что-то произошло.

Показалось, что это выстрелы.

Его по-прежнему крепко держали, но движение прекратилось. Артемий завертел головой, пытаясь вернуть ощущение реальности.

Его убийцы в нерешительности уставились в сторону двери. Артемий бросил ошалелый взгляд туда же.

Дверь открыта. Там женщины. Хотя язык не поворачивался назвать так этих напряженных полосатых существ. Стволы в их руках хаотично метались, обшаривая барак. Нет сомнения: сейчас начнется пальба.

– Сегодня пропала еще одна наша сестра, – сказала высокая крепкая женщина – надо полагать, командирша. Этот голос Артемий уже слышал – в тот кровавый ночной визит, когда не повезло Басу. – Мы пришли за жизнью одного из ваших…

Под прикрытием «сестер» командирша двинулась в проход между нарами, выцеливая добычу здоровенным пистолетом с лазерным прицелом под стволом. Тонкий лучик прыгал по опустевшим нарам: умудренные специфическим опытом статисты скопом откатились в противоположный конец барака.

Луч пробежал пот полу прохода и уперся в лоб Артемия. Державшие его Достойные вдруг с силой толкнули приговоренного вперед.

Это было странное освобождение: Артемий смотрел в черную дыру ствола и, вроде бы, даже ощущал тепло лазерного пятнышка на лице. Забавно – это принесло некоторое облегчение: все-таки, получить пулю в лоб несколько эстетичнее, чем быть одновременно задушенным и зарезанным у параши…

– Я вижу, ты улыбаешься? – произнесла командирша, продолжая целиться. – Тебе смешно?

– Да уж, чего тут смешного, – сказал Артемий.

И понял, что скалится во весь рот. Наверное, так сходят с ума…

– Давайте, вы сделаете это там, на воздухе, – сказал Артемий. – А то опять забрызгаете все мозгами, ребятам потом убирать…

Командирша с интересом разглядывала Артемия. Он же умолял небеса побыстрее разобраться с его вопросом. Последние полчаса тянулись слишком долго. Ожидание смерти успело утомить.

– Ладно, – сказала, наконец, командирша. – Идем…

Артемий направился к выходу, сопровождаемый подозрительными взглядами и короткими тычками стволов.

Перешагнув порог, равнодушно отметил: темно. Значит, вечер. Или ночь. Или раннее утро. Какая разница?

Недоуменно поискал глазами охрану или хотя бы тело охранника, что тоже было бы логично. Ничего. Похоже, этот визит стал возможен с молчаливого попустительства Хозяина. Иначе трудно объяснить…

Еще пронеслась в голове мысль: он все еще жив. Кому стоило воздавать благодарность? Духам предков? Абстрактным небесам? Господу Богу? И вообще, не спешит ли он с благодарностями?

Осторожно оглянулся: не собираются ли его пришить прямо здесь – следуя его же нелепой просьбе? Однако, похоже, его действительно передумали убивать. Во всяком случае – немедленно.

– Куда мы идем? – полюбопытствовал Артемий, за что немедленно получил толчок прикладом в позвоночник.

Вопрос был глупый. Тащили его, надо полагать, в штаб-квартиру этих любительниц пострелять. То есть, в женский барак.

«Аня!» – пронеслось в голове.

– А ну, стой, – сказала вдруг командирша.

Артемий увидел, как мелькнуло перед глазами темное зазубренное лезвие, и решил было, что его сейчас разделают, как того бедолагу из ведерка. Однако нож распорол только рукав робы. И на глаза легла неудобная, тугая повязка.

Идти стало труднее, несмотря на то, что его держали под руки. То и дело спотыкался, одни раз даже зацепился за проволоку, ощутив болезненный электрический разряд. Непроизвольно вскрикнул, за что снова получил прикладом.

Если не считать этих мелочей – жизнь налаживалась. Потому как он, собственно, все еще был жив.

Заставили пригнуться, встать на колени… В барак, очевидно, проникают не через дверь. Скорее всего – через пролом в боковой стене…

Сняли повязку.

Артемий поморгал, привыкая к свету. Отчего-то ночью здесь нормальное освещение. И камеры… Камеры плотно замотаны тряпками.

Надо же… А у них просто Дикий Запад. Вольница. Особенно, если ко всему прочему добавить оружие.

Артемий почувствовал себя несколько неуютно. Неудивительно: на него молча таращилось множество глаз. И не просто глаз – обильно подведенных косметикой, хлопающих неправдоподобно длинными ресницами…

Бабы…

Черт… Давно он не видел столько женщин. Мигеры со стволами не в счет. Нельзя сказать, что такое обилие представительниц противоположного пола взывало восторг. Ведь смотрели на него… как-то странно.