Владислав Выставной - Массовка

– Как его?.. – спросил один из бритоголовых, неуверенно почесываясь. – Просто прирезать?

Глист отчаянно замычал и забился на бетонном полу. Глаза его округлились, наполнились ужасом – это было видно даже в скупом свете факелов.

– А, может, ну его? – неуверенно проговорил Артемий. – Не стоит его убивать…

Херувим метнул на Артемия ненавидящий взгляд.

– А что с ним тогда делать? – хмуро сказал один из бритоголовых, поигрывая заточкой. – Может, конфетку дать?

– Смотрите, что я нашел! – радостно скалясь, выкрикнул другой уркаган.

Он вынырнул из темноты, обнимая массивный инструмент с торчащей из корпуса рукояткой.

– Этой штукой дюбеля в стенку забивают, – пояснил он. – А-а?

Многозначительно кивнул на Глиста. Тот продолжал тихо выть и дергаться, правда уже менее активно.

– А не шумно будет? – засомневался кто-то.

– Не важно, – сказал Херувим. – Давайте, поднимайте его…

Со сдавленным смехом урки закинули приговоренного на носилки, подкатили к стене. Залезли и встали, неуверенно балансируя. Один из Достойных вызвался придерживать носилки.

Глиста поставили вертикально. Хоть тот и напоминал безвольную тряпку, ноги которой отказывались выполнять свою функцию, его прижали к стене.

Снизу подали аппарат для забивания дюбелей. Послышалось тихое журчание: текло из штанины Глиста. Урки принялись перешучиваться и возбужденно хихикать.

Артемий понял, что не вынесет предстоящего зрелища и сделал шаг вперед. Данила немедленно схватил его за шиворот и оттащил обратно.

– Не дергайся, дурень! – прошептал он в самое ухо. – И будь наготове…

Артемий ничего не понял. Он смотрел на происходящее, и чувствовал себя соучастником отвратительного преступления. Только страх и крепкая рука, ухватившая за робу, сдерживали от какого-нибудь необдуманного поступка…

Череда оглушительных хлопков. И полный боли придушенный вопль.

Урки попрыгали на пол. Удар ботинка выбил из-под ног Глиста носилки – те с жалобным скрипом откатились в сторону.

Артемия била дрожь. Он почувствовал, что вместе со всеми этими людьми проваливается в мрачную пропасть, где нет понятий о добре и зле, где место лишь боли и страданию.

Этот образ всегда будет с ним.

На грубой кирпичной стене, словно приколотая булавкой муха, висит человек. Он дергается, как насекомое, налетевшее на паутину, и в этом образе, в раскинутых в сторону руках – что-то знакомое. Из пробитых железными заклепками рук сочится кровь. Человек кричит от боли и ужаса, но крика его не слышно – окровавленная тряпка перетягивает рот.

Снизу любуются собственным произведением довольные полулюди-полуживотные. Да, приговоренный совершил немало мерзостей, но разве то, что сотворили с ним – лучше?..

Массовка требует новой жертвы. Она не вдается в софистику, ей все равно, кто совершит очередную мерзость – силы ли тьмы или света. У нее собственные цели, лежащие вне человеческой логики и морали…

Херувим победно оглядел присутствующих. Похоже, он доволен процессом. Наверняка в этом кошмарном зрелище присутствует некий символизм, понятный только ему, да его последователям, что благоговейно созерцают происходящее.

– «Каждому – свое» – написано на воротах этого места, – произнес Херувим торжественно. – И решать, кому, какая участь достанется – не ему…

Херувим ткнул пальцем в дергающуюся на стене фигуру.

– … и даже не самому Хозяину. Он поступил мудро, возложив бремя выбора на нас. И участь преступника решили вы! Вы сами!

Артемий с ужасом осознал, что Херувим теперь указывает непосредственно на него, и обращается только к нему. Словно тем самым повязывает себя и свою неудавшуюся жертву единым кругом. И в то же время – очищает себя самого от какой бы то ответственности за происходящее.

Артемий мысленно читал заговор за заговором, молитву за молитвой – все то, что, могло уберечь от проклятья, сглаза и прочих прилипчивых напастей. Но в этот самый момент с какой-то обреченностью понял: никогда, никогда ему уже не избавиться от чувства вины за происшедшее в холодном здании недостроенного крематория…

– Однако, пора заканчивать, – деревянным голосом произнес Херувим, снова обращаясь взглядом к распластанному на стене телу. – Друзья мои, давайте прочтем молитву…

Достойные стянулись в плотную группку, и нестройным хором принялись читать какие-то заученные тексты. Урки с тупым интересом смотрели и слушали.

Слушал и Артемий. Покуда сзади, за робу не потянули куда-то в темноту. Артемий не стал сопротивляться, и задавать вопросы. Он понял, что сейчас для него началось самое важное.

Сегодня Павел поел с аппетитом. Оказывается, это очень здорово – иметь хороший аппетит. Самая обыкновенная еда из надоедливого мерзкого на вкус лекарства превращается в удовольствие. Как же это он не замечал раньше? Или замечал – только успел позабыть?

А вот интересно – едят ли настоящие боги? И вообще – существуют ли они? Или он, Хозяин – единственное во вселенной настоящее, живое и осязаемое божество?

Как это забавно – теологические размышления о самом себе. Было бы здорово пообщаться с тем, кого статисты зовут Херувимом. Тот очень сведущ в природе божественного…

Павел вошел в Комнату Созерцания. После прогулки немного шатало: он успел отвыкнуть от обилия кислорода и движения.

Упал в кресло. Расслабился.

Первое возбуждение по поводу осознания себя в новом качестве успело пройти. Пожалуй, есть смысл подумать – как жить с этим? Ведь он снова хочет жить, не так ли?

Жизнь по определению рождает проблемы. Готовясь умереть, не думаешь о последствиях своих действий. Сейчас же, когда открылось «второе дыхание», было бы глупо погореть на каком-нибудь недосмотре или утечке информации…

– Рустам! – Павел вдавил кнопку рации, но что-то странно резануло глаза.

Ожил экран – тот, что обычно показывал неподвижную, мертвую картинку. Экран, показывающий внутренности крематория.

Это здание, имевшее, скорее, функцию устрашения, необходимое для общего антуража, для диких, но, в общем-то, логичных задумок, пугало самого Павла. Да, вид его должен был напоминать массовке о ее месте, о том, что жизнь каждого из статистов – пыль.

Так было задумано.

Но массовка слишком быстро обрела собственную, совершенно невообразимую волю. И самым непостижимым образом исполнила давние желания Павла.

Она отомстила его обидчикам, просто убив их.

И это декоративное устрашение стало, в общем-то, ни к чему.

Но страх, поселившийся здесь, обрел плоть и кровь. И стал жить своею собственной жизнью, обживая лагерь, самостоятельно выбирая жертвы. Павел нарочно остановил работы над крематорием, чтобы избежать соблазна использовать его по назначению.