Уильям Ходжсон - Пираты-призраки

— Слушаюсь, сэр, — ответил Том и вместе с нами отправился на бак.

У фок-мачты он остановился и, схватившись за ванты, не спеша полез наверх. Я прекрасно видел его, ибо луна хотя и была на ущербе, давала достаточно света.

Облокотившись на кофель-планку, я стал набивать трубку, время от времени поглядывая на Тома, медленно карабкавшегося по вантам. Остальные матросы из обеих вахт спустились в носовой кубрик, поэтому мне показалось, что на главной палубе я остался один. Не прошло, однако, и минуты, как я обнаружил, что ошибся; раскуривая трубку, я увидел Уильямса — молодого матроса-кокни, который вышел из-за наветренной стороны камбуза и, остановившись, тоже задрал голову кверху. Признаться, его появление меня несколько удивило, так как я знал, что он и трое других матросов затеяли партию в покер, продолжавшуюся уже не один вечер (за это время Уильямс успел выиграть у партнеров больше шестнадцати фунтов табаку). Кажется, я даже открыл рот, чтобы спросить, почему он не в кубрике, за картами, когда мне на ум внезапно пришел наш первый разговор. Я отчетливо помнил, как Уильямс сказал, что паруса на «Мортзестусе» часто распускались, словно сами собой, и всегда — по ночам. Помнил я и то, как он выделил голосом эти два коротких слова; тогда мне было невдомек, что Уильямс имеет в виду, но сейчас я почувствовал, как у меня мороз пробежал по коже.

В самом деле, то, что произошло на судне, было невероятным, почти абсурдным: убранный парус, даже плохо закрепленный, не мог вдруг распуститься при такой тихой, почти безветренной погоде, которая установилась за прошедшие сутки. Просто удивительно, как я с самого начала не подумал о том, насколько это невероятно и странно. Паруса никогда не распускаются в штиль, когда море спокойно, а судно почти не раскачивается.

И, оттолкнувшись от кофель-планки, я решительно направился к Уильямсу. Парень что-то знал или, по крайней мере, догадывался о чем-то таком, о чем я не имел ни малейшего представления. Но Том, Том!.. Что могло ждать его там, наверху? Я не знал, и это пугало меня едва ли не больше всего. Быть может, кто-то считает, что мне стоило рассказать обо всем, что я знал и о чем догадывался, но… Кому я мог это рассказать? Да меня бы просто высмеяли!

Уильямс заметил меня и, повернувшись в мою сторону, негромко сказал:

— Боже мой! Это снова началось.

— Что именно? — спросил я, хотя и понимал, что он имеет в виду.

— Да эти странности с парусами, — ответил Уильямс, жестом указывая на фор-бом-брамсель.

Я тоже бросил взгляд наверх. Вся подветренная сторона паруса, начиная от крестового сезня, свободно свисала вниз. Чуть ниже я разглядел фигурку Тома, который только что перебрался на ванты брам-стеньги.

Уильямс вздохнул:

— Вот так мы потеряли двоих.

— Двоих матросов?! — вырвалось у меня.

— Да, разумеется, — выдавил Уильямс.

— Как это случилось? Я никогда об этом не слышал.

— Это потому, что тебе некому было рассказать.

Я ничего не ответил; собственно говоря, я едва обратил внимание на его слова, поскольку передо мной снова встал вопрос, как мне быть и что делать.

— Наверное, следует рассказать второму помощнику все, что мне известно. И сделать это нужно прямо сейчас, — заявил я. — Уверен… он и сам видел нечто такое, что не в состоянии объяснить, и… и… Короче говоря, я не должен молчать. Если бы второй помощник знал действительное положение вещей…

— Ерунда, — довольно бесцеремонно перебил меня Уильямс. — Если ты пойдешь к нему, он просто назовет тебя свихнувшимся идиотом, только и всего. Ходи — не ходи, все бесполезно.

Я остановился в нерешительности. Уильямс был прав, и я не представлял, как мне лучше поступить. В том, что наверху Тома подстерегает какая-то опасность, у меня не было никаких сомнений, однако, если бы кто-нибудь спросил, откуда у меня такая уверенность, я бы затруднился сказать что-то определенное. В существовании некоей угрозы я был уверен, словно видел ее признаки своими собственными глазами; смущало меня другое — смогу ли я предотвратить эту неведомую опасность, если поднимусь на мачту вместе с Томом?

Эта мысль оформилась в моем мозгу как раз в тот момент, когда я, запрокинув голову, смотрел на своего товарища. Он уже добрался до нужной высоты и стоял на перте [76] Перты и подперты — тросы, укрепленные под реями, на которых стоят матросы при работе с парусами. в том месте, где свернутый парус должен был крепиться к рею. Вот Том перегнулся через рей и потянулся вниз, чтобы подобрать болтающуюся парусину. В следующую секунду я увидел, как пузо паруса вдруг надулось и сразу опало, словно наполнившись внезапным порывом ветра.

— Будь я проклят!.. — начал Уильямс, и в его голосе мне почудилось нечто сродни взволнованному ожиданию, но уже в следующее мгновение он замолчал, будто поперхнувшись, так как парус своим болтающимся концом внезапно хлестнул по перту снизу, сбросив Тома вниз.

— Господи Боже мой! — завопил я. — Том упал!

На мгновение у меня перед глазами все расплылось; Уильямс что-то кричал над самым моим ухом, но я не мог разобрать ни слова. К счастью, странная пелена спала с моих глаз так же быстро, как появилась, и я снова смог различать окружающие предметы. Почти сразу я увидел, что Уильямс показывает на что-то темное, раскачивавшееся из стороны в сторону чуть ниже рея. В тот же миг он сорвался с места и побежал к вантам фока, что-то крича на бегу.

— …Сезень! — уловил я последнее слово.

Мне все стало ясно: падая, Том каким-то чудом успел ухватиться за сезень, и теперь от нашей с Уильямсом быстроты зависело, останется наш товарищ в живых или погибнет. Не думая больше о возможной опасности, я помчался следом и вскоре уже карабкался по вантам наверх. Внизу я услышал топот башмаков по палубе и голос второго помощника. Он спрашивал, что случилось, но я не стал отвечать — нужно было беречь дыхание, чтобы как можно скорее подняться наверх. Большинство сезней на реях «Мортзестуса» были довольно старыми, некоторые подгнили, и если Том ухватился за один из таких, он в любую минуту мог сорваться вниз.

Но вот я добрался до марса и быстро перебрался через него. Уильямс немного опередил меня. Не прошло и минуты, как я добрался до брам-рея, а Уильямс полез дальше к бом-брам-стеньге. Двигаясь по пертам, я вскоре остановился под тем местом, где повис Том. Оттуда я крикнул, чтобы он потихоньку спускался, а я его подхвачу, но Том почему-то не отзывался. Приглядевшись, я рассмотрел, что его тело как-то безвольно обмякло, к тому же держался он только одной рукой.

Тем временем Уильямс добрался до бом-брам-стеньги и окликнул меня. Он хотел, чтобы я поднялся к нему и помог вытянуть Тома наверх. Через несколько секунд я уже стоял рядом с ним, и Уильямс объяснил, что по чистой случайности сезень захлестнулся за запястье Тома и удержал его от падения. Поглядев вниз, я убедился, что Уильямс прав. Теперь мне было более или менее ясно, как все произошло, однако — вот странно! — даже в эти минуты я не мог не подумать о том, каким слабым был ветер, а между тем я своими глазами видел, с какой силой раздувшийся парус хлестнул Тома по лицу и сбросил с пертов.