Роберт Стайн - Оборотень из болот

— Все хорошо, псина. — Я протянул руку и погладил его по голове. Он прекратил скулить и лизнул мне ладонь.

— Какой он все же противный и жуткий, — сказал Вил, медленно поднимаясь на ноги.

— Он даже пса напугал. — Я снова погладил Волка по голове. — Интересно, а что у него было в мешке?

— Наверное, чья-нибудь отрезанная голова.

Я рассмеялся. Думал, он шутит. Но нет. Когда я увидел, что Вил весь белый от страха, я тут же заткнулся.

— Все говорят, что он вполне мирный и безобидный, — сказал я уже серьезно.

— Да у него вся рубаха была в крови. — Вила аж передернуло. Он нервно пригладил ладонью свою коротко подстриженную макушку.

Солнце скрылось за облаками, и сразу же стало сумрачно и как-то даже уныло. Длинные тени легли на зеленую воду торфяника. Веточки, которую Вил бросил в болото, больше не было видно. Она все-таки утонула в густой мутной жиже.

— Пойдем домой, — предложил я.

— Пойдем, — тут же согласился Вил.

Я позвал Волка, который увлеченно обнюхивал камыши.

Он нехотя оторвался от своего занятия, и мы побрели обратно. По той же самой тропинке, петляющей в зарослях.

Поднялся ветерок. Он прошелся по кронам деревьев, и листья гулко зашелестели. Всколыхнулись зеленые листья папоротников. Тени сгустились.

Теперь Волк решил пойти сзади. Я слышал, как шуршат листья под его мощными лапами. Как шелестит трава и трещат кусты, когда он ломится прямо сквозь заросли.

Мы уже почти дошли до того места, где кончались деревья и начинался открытый луг, который переходил прямо в лужайку на нашем заднем дворе. Еще минут пять — и мы выберемся из болот. Но тут Вил неожиданно остановился.

Его глаза расширились от страха.

Он открыл рот, но не сумел выдавить из себя ни слова.

Я проследил за направлением его взгляда…

Сдавленно вскрикнул и зажмурил глаза, чтобы не видеть этого жуткого и отвратительного зрелища.

Наконец я открыл глаза. Не мог же я вечно стоять так, зажмурившись, и надеяться в тайне, что мне это все померещилось.

— Что это? — выдавил Вил, с ужасом глядя на груду окровавленных перьев и разодранного мяса.

Я даже не сразу сообразил, что это птица. Большая птица.

Ее было трудно узнать в этой разорванной в клочья туше.

Длинные белые перья были разбросаны по земле. Из вспоротого живота вывалились все внутренности. Все вокруг было залито кровью.

— Это болотный отшельник! — закричал Вил.

— Что? — тупо переспросил я. Я отвернулся и изо всех сил постарался забыть то, что видел.

— Вот почему у него вся рубаха была в крови! — заключил Вил.

— Но зачем ему было рвать птицу на части? — спросил я с дрожью в голосе.

— Потому что… потому что он просто чудовище!

— Никакое он не чудовище. Обычный старик. Ну, может, немножечко странный… Живет себе на болотах, один. Никого не трогает. — Я даже не знаю, кого я хотел убедить, Вила или себя. — Это не он, Вил. Это какой-то зверь. Посмотри. — Я указал на мертвую птицу.

Повсюду вокруг виднелись следы звериных лап, хорошо отпечатавшиеся в мягкой земле.

— На собачьи следы похоже, — заметил я.

— Собаки не рвут птиц на части, — тихо проговорил Вил.

В эту секунду из зарослей травы вынырнул Волк. Он подбежал к мертвой птице и собрался ее обнюхать.

— Волк, фу. Отойди, — прикрикнул я. — Отойди. Не трогай.

Я оттащил его назад, обеими руками вцепившись в шерсть у него на шее.

— Пойдем домой, — сказал Вил. — Нечего тут стоять и на это смотреть. После такого я ночью вообще не засну. Или засну, но тогда мне приснится кошмар. Точно приснится.

Мне пришлось тащить Волка за собой. Он все норовил вырваться и обнюхать птицу. Мы сошли с тропинки, чтобы не наступить на кровь. Потом мы вновь вернулись на тропинку и поспешили к краю болота. За всю дорогу мы не произнесли ни слова. Наверняка находились под впечатлением увиденного. И впечатление, надо сказать, было тягостное.

Когда мы выбрались на лужайку, я сказал Вилу «пока» и поспешил домой. Вил тоже едва ли не бегом бросился к своему дому. Волк, дурачась, рванулся ему вдогонку, но передумал и вернулся ко мне.

Облака разошлись, и вновь показалось солнце. И хотя уже близился вечер, еще было очень светло. Я даже прищурился с непривычки, ведь на болотах весь день было сумрачно. Я увидел, что папа возится в оленьем загоне — что-то прилаживает там к стене, — и поспешил к нему.

— Привет, пап.

Он оторвался от своего занятия и повернулся ко мне. Он был в джинсовых шортах и желтой майке. А на голову он напялил бейсболку, повернув ее козырьком назад.

— Как дела, Грэди?

— Мы с Вилом видели мертвую цаплю, — выдохнул я.

Я никак не мог отдышаться, ведь последнюю часть пути мы с Вилом почти что бежали.

— Где? На болотах? — полюбопытствовал папа безо всякого интереса. Скорее из вежливости. Он снял бейсболку, вытер рукой пот со лба и снова надел, только теперь козырьком вперед.

— Папа, ее разорвали на части!

— Такова жизнь в дикой природе, — невозмутимо отозвался он. Он наклонился к ближайшему оленю и приподнял над землей его переднюю ногу, чтобы рассмотреть копыто. — Ты же знаешь, Грэди. В природе случаются всякие вещи. Иногда очень жестокие, на наш человеческий взгляд. Я же тебе объяснял про теорию выживания. Выживает сильнейший, и все такое.

— Нет, папа. Это совсем другое, — с жаром проговорил я. — Эта цапля… ее разорвали надвое. Я хочу сказать, как будто кто-то взял ее и…

— Наверное, какая-нибудь другая птица. — Папа внимательно изучал оленье копыто. Я вообще удивляюсь, как он еще слышал, что я ему говорю. — Большая хищная птица. Это могла быть…

— Мы видели болотного отшельника, — перебил его я. — У него вся рубаха была в крови. А рядом с цаплей было полно следов. Звериных следов.

— Грэди, ты успокойся. — Папа наконец отпустил ногу оленя и повернулся ко мне. — Если ты собираешься часто ходить на болота, тогда лучше сразу готовься к тому, что там ты увидишь много чего такого, что покажется тебе неприятным и страшным. Только не надо воображать себе всякие ужасы. Я знаю, воображение у тебя богатое.

— Вил сказал, что это сделало какое-то чудовище! — воскликнул я.

Папа нахмурился и почесал макушку прямо через бейсболку.

— Я смотрю, у твоего нового друга тоже богатое воображение, — тихо заметил он.

Родители разрешили, чтобы Волк ночью спал у меня в комнате. Я ужасно обрадовался. Когда с тобой в комнате спит здоровенный пес, ты себя чувствуешь гораздо спокойнее.

Как я ни старался, но не сумел выкинуть из головы этот противный и страшный образ разодранной в клочья цапли. Он так и стоял у меня перед глазами. Я смотрел телевизор до ужина. После него мы с Эмили засели играть в шахматы.

Но чем бы я ни занимался, я вновь и вновь вспоминал эту груду растерзанного мяса и окровавленных белых перьев.