Мария Барышева - Дарители

— Если будет непонятно — я тебе скажу, — ответил Схимник с легкой улыбкой, вдруг подумав, что Вита своей увлеченностью сейчас напоминает ему Свиридова, маленького врача из волжанской клиники, который на любой вопрос отвечал длиннющей витиеватой фразой, состоящей из множества терминов, слов высокого стиля и придаточных предложений. Потом он убрал улыбку с лица и сосредоточился.

— Хорошо, — Вита отвлеченно кивнула. — Далее… существует такое понятие, как образность, то есть способность языкового знака выразить неязыковое содержание посредством целостного наглядного представления образов. Грубо, очень грубо говоря, одно может представить совершенно другое, утратив при этом часть своего значения… А вот теперь давай перейдем к метафоре.

— Давай, — покладисто согласился Схимник.

— Ты знаешь, что это?

— Представляю.

— Наименование предмета или явления, перенесенного на другой предмет или явление на основании их сходства, пусть мельчайшего, пусть существующего только в воображении автора, — перенесенного, запомни, это важно. Дюбуа говорил, что метафора взрывает реальность, вызывает шок, высвечивая противоречивые стороны объекта, — очень удачное, по-моему, определение. Метафоры — они, в сущности, повсюду вокруг нас, без них не обходится язык ни одной научной теории — от математики до философии…

— И ты считаешь, что здесь, в этих письмах, есть метафоры? — спросил Схимник, поспешно возвращая Виту с тропинки отвлеченных рассуждений обратно на трассу сути.

— Да. вначале я подумала, что в каждое письмо были с какой-то целью, а может и без нее, выписаны метафоры, но не языковые, которые расшифровываются автоматически, легко, без широкого контекста, как, например, «озеро огней» или «мертвые слова», а художественные, авторские, которые воспринимаются только в широком контексте — без него они умирают, превращаются в бессмысленный набор слов или возвращаются к прямому значению. Если я скажу тебе: «протянулись полосы запекшейся крови и сукровицы», ты поймешь это буквально, а если скажу: «От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и далеко протянулись полосы запекшейся крови и сукровицы» [5] М.А. Булгаков. «Белая гвардия», гл. 16. — ты поймешь, что речь идет о солнечных лучах… Собственно контекст для таких метафор — это ее содержимое, семантическая субстанция. А тут словно взяли несколько художественных метафор, порубили на куски и высыпали на бумагу… что-то угадывается, но общего смысла нет ни в одном…

— И что с того. Метафорами ведь нельзя убить — хоть рубленными, хоть какими. Так или иначе, это просто слова на бумаге, всего лишь слова.

— А я вначале и не думала списывать на них чью-то смерть. Мне казалось, что это какое-то послание, предупреждение — что-то в этом роде, и пыталась его расшифровать. Немного получилось, но только кусочки, и то нельзя было утверждать наверняка — слишком много вариантов и все расплывчатые. Потом я прочла папку Колодицкой и задумалась, а когда увидела Элину… — Вита судорожно сглотнула, — и то письмо… я ведь прочла его сразу же… после того, как… Но со мной ничего не произошло, понимаешь, и я подумала…

— Яд может испаряться при каких-то определенных условиях — температура, влажность…

— Костенко первая распечатала письмо Колодицкой, держала его в руках и с ней ничего не случилось. Я еще раз обдумала ход нашей беседы, и мне кажется, что тут она говорила правду.

— И ты погрешила на содержание? — скептически осведомился Схимник и вытащил из кучи на столе какую-то бумагу, которая у него была тут же отнята.

— Да! — вызывающе ответила Вита. — Я так подумала! После Наташки, знаешь, я вообще много о чем думала. Что если этот текст вынуждает что-то делать? Что-то, что заставляет человека желать смерти, и в стремлении к этому становиться совершенно безумным…

— Но почему именно метафоры-то?! — Схимник снова взял письмо. На этот раз Вита не забрала его, а только подтянула лист ближе и начала водить ногтем по строчкам.

— Вот… вот… вот… похоже, правда?.. на отдельные… особенно, если попытаться погрузить их в контекст, соответствующий одному из вариантов расшифровки…

Схимник пододвинулся ближе, и они склонились над листком, чуть ли не сталкиваясь головами, словно дети над интересной картинкой.

— А потом… это ведь одно из сильнейших языковых орудий, важнейших средств выражения эмоциональной реакции человека, его восприятия окружающего и движений души… Метафора забирает нас у формальной логики и уносит в мир ассоциаций, беспредельный по своей сути, где уже властвует логика воображения. Даже в самой бледной языковой метафоре содержится большой эмоциональный заряд, и метафоризированные слова имеют большее влияние на психику, чем слова прямого значения. Логика здравого смысла — для сознания, а воображение властвует и в подсознании, более восприимчивом и гибком, но, возможно, оказывающем на нас, на наш организм не меньшее влияние…

— И ты предположила, что кто-то владеет языком настолько виртуозно, что создает метафоры, влияющие на подсознание…

— Да, потому что ведь не все обладают живым воображением, чтобы понять любую метафору. Они предназначены только для глубинного понимания — на таком уровне, о котором ты можешь ничего не знать, то есть процесс идет без твоего ведома… о, Господи, у меня нет нужных знаний, чтобы утверждать все это наверняка… тут нужен, по крайней мере, профессор, причем несколько!.. Ладно. Только не отдельные метафоры, а… к тому моменту мне начало казаться, что в каждом письме я вижу развернутую метафорическую систему, и тогда проблема контекста не была такой уж важной, потому что части этой системы являются контекстом друг для друга. Но меня беспокоили ломаные синтаксические связи.

— Синтаксические связи, — сказал Схимник, потирая затылок, — они как-то всегда беспокоят.

Вита гневно вздернула голову.

— Если ты считаешь все это…

— Тихо, тихо, ничего я не считаю, извини, Вит, просто ты уже давно вышла за границы моих познаний в этой области — должен же я как-то участвовать.

Она взглянула на него с легким изумлением, в ее глазах плясали смешинки.

— Ого! Ты понял, что сейчас сделал? Ты назвал меня по имени. Осторожней, ты вступаешь на опасную тропу — поднимаешь жертву до своего уровня.

— Не отвлекайся, а кто из нас жертва, мы обсудим позже. Тебя беспокоили…

— Да, — глаза Виты снова потускнели, — а потом у Наташки случился тот… припадок — я тебе рассказывала. Когда она погружается в работу, ее мышление, восприятие меняются — она существует в мире, который для нее состоит из цвета — физические измерения, чувства, мысли — все, и что она там видит — объяснить невозможно. А в этот раз она, оказавшись в нашей действительности, какое-то время продолжала воспринимать ее по-своему… она пыталась описать мне ее нашим языком, но получался лишь бессмысленный набор слов… прилагательных цвета. Вот если бы у нее в тот момент были краски, тогда бы ей было проще. Но, видишь ли, то, что она говорила, для нее бессмысленным не было. Просто она говорила и думала на своем языке. А тот, кто писал эти письма, написал их на своем языке — он близок к нашему, но в нем совершенно другие правила.