Стивен Кинг - Худей!

— За лучшие дни, — сказал он. — Каков тост?

— Просто великолепно, — ответил Вилли, опрокинув в себя содержимое одним глотком. После того, как взрыв в желудке угас, превратившись в простой пожар, Вилли извинился и прошел в туалет. Он не хотел, чтобы Джинелли увидел его слезы.

— Что он с тобой сделал? — спросил Джинелли. — Отравил?

Вилли засмеялся. Это был первый настоящий смех за долгое время. Сидя в кресле, он смеялся до тех пор, пока еще больше слез не потекло по его щекам.

— Ты мне нравишься, Ричард. Я люблю тебя, — произнес он, когда его смех превратился в хихиканье. — Все вокруг, включая мою жену, уверены, что я свихнулся. В прошлый раз, когда ты меня видел, я на сорок фунтов превышал оптимальный вес, а теперь я выгляжу так, словно претендую на роль Страшилы в постановке «Волшебника страны Оз». Первое, что пришло тебе в голову: «Отравил».

Джинелли отмахнулся от его полуистерического смеха и комплимента. Вилли подумал: «Ай да Майк! Как схожи наши мысли. Когда дело доходит до мести и контрмести, мы теряем чувство юмора».

— Ну и что же? Действительно отравил?

— Думаю, что да. Некоторым образом, отравил.

— Сколько ты сбросил, Вильям?

Глаза Вилли метнулись к зеркалу в противоположном углу комнаты. Он вспомнил, как читал в романе Дж. МакДональда как будто каждый современный номер в отеле в Америке кажется заполненным зеркалами, хотя пользуются этими номерами, в основном, грузные бизнесмены, которые ни в малейшей степени не заинтересованы в созерцании себя в голом состоянии. Его же состояние было полной противоположностью грузности, но он прекрасно понимал это антизеркальное настроение.

Вероятно, его лицо, нет, вообще внешний вид так напугал Ричарда. Размеры его черепа остались прежними, в результате чего голова качалась на верхушке его исчезающего, тающего тела, как чудовищно разросшаяся голова подсолнуха. «Я никогда не сниму его с тебя, белый человек из города», — снова послышались слова Лемке.

— Сколько ты сбросил, Вильям? — повторил Джинелли. Его голос был спокойным, даже мягким, но глаза поблескивали очень своеобразно. Вилли никогда не видел, чтобы человеческие глаза блестели таким странным образом. Это его немного нервировало.

— Когда это началось… Когда я вышел из здания суда, и старик коснулся меня. Я весил 250 фунтов. Сегодня утром перед завтраком я взвесился: 116 фунтов. Сколько получается я сбросил? 134 фунта?

— Иисус Христос и Иосиф-плотник! — прошептал Джинелли и снова перекрестился. — Он коснулся тебя?

«Вот когда он уйдет… в этом месте все они уходят…» — подумал Вилли и на одну отчаянную секунду решил солгать, просто солгать, сочинить какую-нибудь безумную историю про систематическое отравление еды. Но если раньше и было еще возможно врать, то теперь все время вышло. Если Джинелли согласится ему помочь, он пойдет вместе с этим гангстером. По крайней мере, до его машины. Тогда, в крайнем случае, Вилли просто распахнет перед ним дверцу его же машины и сердечно поблагодарит за приезд. Сделает это, потому что Джинелли выслушал его среди ночи и прислал своеобразную замену доктора, а потом и сам приехал. Но главным образом он станет учтив потому, что глаза Джинелли расширились и становились шире и шире с того момента, как Вилли открыл ему дверь. И Джинелли никуда не уходил.

«Скажи ему правду. Он говорил, что единственное, во что он верит, — это деньги и оружие. Это наверняка так. Но ты должен открыть ему правду, потому что это — единственный способ отплатить старику».

«Он коснулся тебя?» — спросил Джинелли, и, хотя он спросил всего секунду назад, испуганному, беспорядочному разуму Вилли показалось, что прошло много больше времени. Тогда он сказал то, что сказать для него было самым трудным:

— Он не просто коснулся меня, Ричард. Он проклял меня!

Вилли подождал, когда потухнет безумный блеск в глазах Джинелли. Он ждал, что сейчас Ричард посмотрит на часы, вскочит на ноги, схватит свой портфель.

«До чего же быстро летит время, верно? Я бы хотел задержаться, поговорить с тобой об этом деле, о проклятии, Вильям, по у меня в „Братьях“ дожидается тарелка горячей говядины из Марселя, и…»

Блеск не потух. Джинелли не вскочил на ноги. Он наоборот закинул ногу за ногу, разгладил складку брюк, достал пачку Кэмела и закурил.

— Расскажи мне обо всем, — попросил он.

Вилли Халлек все рассказал Джинелли. Когда он закончил, в пепельнице лежало четыре окурка Кэмел. Джинелли смотрел на Вилли, не отрываясь, словно загипнотизированный. Наступила долгая пауза. Беспокойная пауза. Вилли хотел прервать ее, но не знал как. Он уже потратил весь свой запас слов.

— Они сделали это с тобой, — наконец сказал Джинелли. — Это… — он неопределенно махнул рукой в сторону Вилли.

— Да. Я не ожидаю, что ты поверишь мне, но все же скажу: да! Сделали…

— Верю, — просто, почти отсутствующим тоном сказал Джинелли.

— Да? Что случилось с парнем, который верил только в деньги и оружие?

Джинелли улыбнулся, потом рассмеялся.

— Я сказал это, когда ты звонил в прошлый раз, верно?

— Да.

Улыбка исчезла.

— Что ж, есть еще одна вещь, в которую я верю, Вильям. Я верю в то, что вижу. Вот поэтому я относительно богатый человек. Вот почему я до сих пор жив. Большинство людей не верят в то, что видят.

— Да?

— Да. В том случае, если это расходится с тем, во что они уже верят. Знаешь, что я видел в аптеке, куда обычно захожу? Только на прошлой неделе это произошло…

— Что же?

— У них там стоит аппарат для измерения давления. То есть, в торговых центрах иногда попадаются такие, но в аптеках они бесплатные. Ты просовываешь руку в отверстие, нажимаешь кнопку и отверстие затягивается. Ты немного посидишь, думая о своих делах, потом рука освобождается, и сверху загорается результат красными цифрами. Ты смотришь по таблице, где говорится «низкое», «нормальное» или «высокое», соответственно цифрам. Представляешь?

Вилли кивнул.

— Ладно. Вот я и жду там, в аптеке, одного парня, который должен передать мне желудочное лекарство, которым моя мать лечит себе язву. И тут вперевалочку входит один парень. Выглядит он на все 250 фунтов, а его задница напоминает двух собак, дерущихся под одеялом. На носу и щеках у него написан хронический алкоголизм, а из кармана торчит пачка Мальборо. Он берет какую-то чепуху, и когда идет расплачиваться, ему на глаза попадается этот аппарат. Он садится, а машина делает свое дело. Появляются цифры. 220 на 130 — говорит эта штука. Должен сказать, что я не так много знаю о волшебном мире медицины, Вильям, но я знаю, что 220 на 130 — и уже можно составлять завещание. Я хочу сказать, что с таким же успехом можно расхаживать, вставив дуло заряженного револьвера себе в ухо. Я прав?