Ли Майерс - BRONZA

Скосив на него глаза, Оуэн приложил палец к губам, призывая к тишине. На них уже смотрели из соседних лож. Марк понял, что если не оставит своих попыток вырвать руку, то привлечет внимание зрителей и сам будет выглядеть в глазах других полным идиотом. «Ну почему я решил, что эта скотина будет вести себя по-джентельменски?!» Его душило свирепое негодование. Он больше не слышал музыки. Сердце трепыхалось в груди пойманной птахой, а ладонь, горячая и потная, дрожала.

– Прекрати это…

– Прекратить «что»?

– Сам знаешь… Все «это»!

– Представь себе, даже не догадываюсь, о чем ты!

– Прекрати домогаться меня!

– Да кто тут кого домогается!

Разыгравший благородное негодование, Оуэн продолжал удерживать его руку на своем колене. Пообещав себе убить индийского принца в антракте, Марк сидел, неестественно выпрямившись, наливаясь обидой и праведным гневом. Оуэну пришла в голову мысль, а не проткнуть ли брата иголкой, пока тот не лопнул.

Слушая оперу, он не забывал изредка поглядывать в его сторону. «Подумаешь, какая недотрога…» Надуманные страдания брата позабавили его. А румянец смущения на щеках Марка, его почти детская стеснительность будоражили воображение Оуэна, рисуя картину лишь одного желания, – все вместе привело его в состояние приятного, легкого возбуждения. Марк терзался, а он получал удовольствие от каждого мгновения.

Только с последними аккордами, под занавес, наконец он отпустил руку брата. Когда, сверкая на него злыми глазами, тот категорически отказался остаться на второй акт, настаивать не стал. Задумчиво, словно не знает, что выбрать, предложил заказать ужин в номер или прогуляться до ресторана. Пешком.

Марк выбрал второе. И хотя рядом с этим коварным чудовищем ни в чем нельзя было быть уверенным – оно могло выкинуть все что угодно, у него постоянно менялось настроение, и оно так легко изменяло своему слову, – он предпочел пойти с Оуэном в ресторан. В людное место. А не остаться вдвоем, в четырех стенах. До утра было ох как далеко.

– Не вздумай опять нацепить на голову свой «горшок»! – потребовал он, подавая номерок гардеробщику.

По дороге Оуэн проникновенно умолял его о прощении. Говорил, что во всем виновата музыка – это она так действует на него!

– Ну, прощаешь?

Остановившись посреди тротуара, взял под руку, заглянул в лицо. Марк смотрел в эти наглые, смеющиеся глаза и не верил, что тот хотя бы сожалеет о своей выходке и уж, тем более, раскаивается.

– Не держи меня под руку, – попытался он освободиться, – здесь так не принято!

– Да мне плевать! Я – иностранец! Разве не заметно? – живописно приподнял одну бровь Оуэн. – Может, в моей Брахмапутре как раз принято – тáк! – рассмеявшись, он потащил упирающегося Марка дальше.

– Перестань! Мы выглядим идиотами! На нас все оглядываются! Давай возьмем такси! – сгорая от стыда, взмолился тот.

«Раскрасневшийся, взволнованный, желанный… Нет, быть тебе съеденным этой ночью…» – Оуэн улыбнулся.

– Не голоси! Мы уже пришли!

Они стояли перед входом в ресторан.

– Между прочим, оставшись со мной… предполагалось, что ты будешь делать все, что я захочу! – тоном избалованного ребенка заметил Оуэн, открывая перед ним дверь и пропуская вперед.

Задержавшись на пороге, Марк подозрительно сощурился на него.

Впервые принимая у себя гостей такого ранга, обалдевший хозяин ресторана лично проводил их за столик. Рядом выстроились несколько официантов, готовых тут же по первому слову бежать выполнять заказ. С почтительным поклоном протянув меню, хозяин ретировался, пятясь от столика задом. Марк презрительно фыркнул. Его всегда раздражало, что присутствие Оуэна так одуряющее действует на людей.

– Здесь отличная кухня, – заметил тот, открывая меню. – Тебе должно понравиться. Ты сможешь потренировать свой язык… оттачивая вкус!

– Если скажешь еще какую-нибудь гадость… уйду! – нахмурился Марк.

– Тогда все, кого ты здесь видишь, умрут, – ласково пообещал Оуэн, продолжая изучать карту вин.

Марк украдкой огляделся. В смокингах они смотрелись здесь, в деревенском интерьере мексиканского кабачка, не к месту, привлекая к себе внимание посетителей. Народу было предостаточно. У него пропал аппетит. Оуэну надоело смотреть, как тот читает меню по слогам, и он сделал заказ за двоих. В ожидании, о чем-то пошептался с хозяином, тут же резво засеменившим к эстраде. С латинской экспрессией и страстью, музыканты заиграли « Besame mucho». Подперев щеку, с лукавым блеском в глазах Оуэн уставился на Марка, и простые слова, что пели музыканты, а пели они «целуй меня горячо», сразу приобрели некоторую двусмысленность.

– А можно, ты будешь глазеть в другую сторону? Меня сейчас вырвет от твоей приторной улыбки! – ощутив себя блюдцем сметаны перед носом у голодного кота, нахамил Марк.

– Тебе не нравится, что я смотрю на тебя?

Дальнейший ужин напоминал далеко не мирные переговоры двух держав. А мексиканским блюдам выпала честь поддерживать хрупкое перемирие между ними. Выражая всем своим видом недовольство его обществом, Марк всячески игнорировал любые попытки Оуэна пойти на контакт.

В другое время подобное поведение обязательно разозлило бы Оуэна, которому с каждой минутой все меньше нравился молчаливый протест брата, но, настроенный благодушно, сегодня он хотел общаться. Поэтому, оставив в покое свое самолюбие, выбрал для беседы нейтральную тему – обычай и уклад страны, в которой они сейчас оба жили. Со всем снобизмом многовековой английской аристократии он презирал янки и хваленый американский образ их жизни.

– Зачем тогда ты здесь? – подавшись вперед, сверкнул на него злыми глазами Марк. – Какого черта ты бросил свой Хампстед и приперся сюда, раз тебе здесь все так претит?! Давай, вали к себе в Гайд-парк играть в крикет! – но, глянув на невозмутимое лицо почитателя Будды, спохватился. – Извини, я и забыл, что ты у нас теперь махараджа! Тогда прикупи себе Тадж-Махал и застрелись там от огорчения! Усыпальница тебе, снобу, будет в самый раз! А то устроил тут клоунаду! Чего ты добиваешься, швыряясь трупами?!

– Полагаю, ты и сам знаешь ответ на свой вопрос… – ответил Оуэн, улыбнувшись той самой улыбкой, которую Марк терпеть не мог на его лице.

– Нет, не знаю! – ответил он с вызовом. – А даже если бы и знал… то ничего не желаю знать о том, что я мог бы знать! Понятно? – и фыркнул. Нагромождение слов рассмешило его.

Веселый смех Марка вызвал у Оуэна двоякое чувство: захотелось то ли ударить его, то ли заткнуть поцелуем его смеющийся рот. Он чуть сузил глаза.

– Приятно, что собственная глупость еще способна поднять тебе настроение… Я рад, что тебе весело… – заметил он снисходительно.