Ли Майерс - BRONZA

Камера снова впивается в лицо актера и уже больше не отпускает его взгляд из объектива. С экрана на зрителей смотрят затравленные, измученные любовью глаза. Как принять, что ради нее ты готов был отдать жизнь, а ей безразлична даже твоя смерть? Невозможно настолько сильно любить и не быть любимым в ответ. Невозможна боль и безысходность в этих состарившихся сразу глазах. На пике нервного напряжения, зрители перестают дышать.

Двое стоят на краю обрыва. Режиссер до конца остался садистом. Движение мужской руки. Короткий женский вопль. Камера торопится вслед за криком, но застывает у самой кромки обрыва и возвращается к главному герою. Тот стоит над обрывом. Один. Ветер треплет его одежду, волосы. На монотонный шум волн мощными аккордами накладывается мелодия. «Я смог сказать тебе прощай…» – поет приятный, с легкой хрипотцой мужской голос. «Я плачу… в безмолвии…» – продолжает он петь. Зажигается свет. Зал рукоплещет стоя. Режиссер, актеры, все участники проекта поднимаются на сцену.

От шума оваций проснулся Марк.

– Вставай, соня, – потормошила она сына.

– Когда мы поедем домой? – спросил он. В его голосе слышались капризно-плаксивые нотки.

Инна, все еще находясь под впечатлением от извращенно-красивого, неожиданного финала фильма, словно очнулась. «Господи, что я здесь делаю? Он устал. Голоден. Ему пора спать!» – ужаснулась она сама себе.

– Сейчас поедем, дорогой, прямо сейчас!

Взяла сына за руку и повела по проходу, между кресел. Не обращая внимания на людей, несущих цветы к сцене, быстро пошла на выход, ни разу не обернувшись назад.

Томас стоял на сцене, купаясь в лучах заслуженного признания. Ослепительно улыбаясь. Махая публике букетом роз. А ему все несли и несли цветы. И тут он увидел Инну. Она быстро шла по проходу, будто бежала от него, и уводила, может быть, его сына. Вот яркое пятно рубашки Марка скрылось за дверью и ему показалось, что в зале опять погасили свет. Темная пелена гнева на мгновение застлала глаза. Он перестал улыбаться. Как она могла? Как посмела уйти от него сейчас? Пальцы с силой сжались, ломая стебли цветов. Сквозь волну нарастающего гнева не сразу услышал:

– Том? С тобой все в порядке?!

Спрашивала участливо Хелен, его партнерша по фильму.

Такси увозило их от киноцентра по окрашенным в вечерние тона улицам сказочной Праги. Вот и отель. Марка пришлось взять на руки. Неся засыпающего сына к лифту, Инна думала, что сегодня она, видно, сошла с ума, если позволила Томасу вот так ворваться в ее жизнь. Не давала покоя последняя финальная сцена фильма. Этот его полный безнадежной любви взгляд. «Такое нельзя сыграть… Этим нужно переболеть… Какая глубина… Это даже не по Станиславскому… – размышляла она. – Ну, что могло случиться в жизни этого успешного и бесспорно талантливого мальчика? Он же американец! Звезда! В его жизни просто не может быть безответной любви… Это невозможно!»

– Марк, проснись, дорогой! – потормошила она сына, усаживая на кровать. – Нужно поужинать, принять ванну.

– Только недолго, мама… – тот сразу закапризничал.

Оживленный и энергичный с утра, к концу дня Марк совсем скис и выглядел каким-то вялым. Инна проверила, нет ли у сына температуры. Помогая ему после душа надеть пижаму, услышала его вопрос:

– А Томас еще придет к нам сегодня?

– Не думаю, вряд ли он сможет… – ответила она.

– Почему?

– Потому, что он актер. А актеры очень занятые люди. Наверное, у него сегодня есть более важные дела…

– А завтра сможет?!

– Не знаю, возможно…

Укладывая сына в постель, Инна поймала себя на мысли, что пытается объяснить пятилетнему ребенку про мир взрослых – с его правилами, условностями и приличиями. Тогда как для Марка весь мир сейчас был мягким плюшевым медведем, которого он мог получить в любой момент, стоило только захотеть. Улыбнувшись, поцеловала сына в теплую щечку.

– Спи, и пускай тебе приснятся пушистые белые барашки…

– Не хочу барашков…

– Хорошо, это будут милые добрые слоники…

– Нет, дракон…

– Хорошо, пусть тебе приснятся маленькие симпатичные дракончики! – согласилась Инна, втягиваясь в привычную перед сном игру с сыном.

– Он большой… – уже сонно пробормотал Марк.

Она посидела немного возле него, прислушиваясь к его дыханию. Марк всегда так внезапно засыпал. Подумала про ужин, но сначала решила принять душ. С закрытыми глазами, прислушиваясь к журчанию прохладных струек воды, сбегающих по ее телу, надеялась вместе с усталостью этого насыщенного событиями дня смыть и все воспоминания о Томасе.

На устроенном в честь премьеры банкете, плавно перешедшем в богемную вечеринку для избранных, Роджер иногда косился на него, приподняв озадаченно бровь, но вопросов никаких не задавал. Вокруг Томаса плавилась нехорошая аура.

Мрачнее тучи, Том показал официанту, что хочет еще вина. Это был пятый по счету бокал, но алкоголь не брал его. Как она посмела? Вопрос не находил ответа. Взяла и ушла, а он так и не узнал… Малыш? Чей он? Сердце непривычно ныло от обиды, засевшей там острой занозой. Да и подумаешь… Что ему в омуте ее черных глаз? Иностранка, старше его, к тому же замужем… Зачем она ему? Да любая будет в экстазе – помани только пальцем!

Огляделся по сторонам. Сумрачный взгляд Тома наткнулся на партнершу по фильму. Хелен, заигрывая с ним, кокетливо поправила прическу, всем своим видом давая понять, что не прочь продолжить банкет в другом месте. Он уже собрался подойти к ней, но зазвонил телефон. Мэган отчиталась за проделанную работу. Номер сняла, вещи его перевезла. «Хоть на эту женщину можно положиться…» – подумал Том, выслушав ее бодрый отчет. А Мэган спрашивала, нужно ли заказывать ужин для него в номер или он останется на вечеринке. Знала, босс тусовки не любил, считал их пустой тратой времени.

– Сейчас решу! – сказал он ей и оглядел присутствующих на вечеринке дам. Взгляд его снова задержался на Хелен. – Закажи ужин на двоих. Все мое любимое! И на сегодня ты свободна! – принял он решение.

– А кто будет? – как бы невзначай поинтересовалась Мэган, подумав сразу про ту иностранку. Услышав ответ, удивленно переспросила:

– Хелен?!

– А чем тебя не устраивает ее кандидатура? – спросил с нажимом Том.

Мэган благоразумно промолчала. По голосу, босс явно был не в духе.