Ли Майерс - BRONZA

Раздался негромкий стук в дверь, Оуэн с недовольством обернулся. Щелкнув замком, дверь отворилась сама. Вошел сухопарый немолодой дворецкий, довольно чопорный в своем строгом костюме и белых перчатках. Доложил, что гости уже прибыли и ожидают господина в гостиной наверху.

– Хорошо, предложи нашим гостям выпить. Я присоединюсь к ним через некоторое время. Пусть потомятся немного…

Взмахом руки отпустив слугу, он снова отвернулся к окну. Задумчиво смотрел на длинное, плывущее по небу перистое облако, очень напоминавшее китайского дракона. «Тварь дрожащая, я знаю: ты снова заставишь его страдать…»

Дворецкий с достоинством поклонился, но, покидая кабинет, задержался на пороге. Во взгляде хозяина сквозила странная печаль. А ему никогда не приходилось видеть его таким прежде. Без «доспехов». Выглядевшим с ранимой беззащитностью. «Значит, даже за этой ледяной скорлупой холодного высокомерия может гореть живой огонь искренних переживаний! Наверное, это больно, когда начинает оживать душа, а ты уже решил, что она умерла…» – подумал дворецкий, вдруг почувствовав некоторую неловкость оттого, что застал своего господина в момент его уязвимости. Стало стыдно, словно он подглядывает за ним. Очень тихо слуга прикрыл за собой дверь.

Оуэн все так же задумчиво продолжал смотреть на плывущие по небу облака. Его настроение изменилось. Теперь, обретя потерянного брата, можно было бросить свою затею – создание собственного рыцарского ордена.

Как-то от скуки он прочел научный труд одного молодого историка о тамплиерах. Ученый муж высказал смелое предположение, что храмовники знались с черной магией. Владели запретными для смертных знаниями и обладали Силой творить Заклятия. Но вряд ли простой колдун, произнеся заклятье и дав сжечь себя на костре живьем, смог бы вызвать к жизни столь могущественное проклятие, сгноившее в земле целый род французских королей. Возведя за сто лет войны между Францией и Англией над прахом магистра Жака де Моле исполинский «курган» из бесчисленных смертей…

«Скорее всего магистры тамплиеров даже не были людьми…» – усмехнулся он тогда, дочитав книгу до конца. И, кажется, даже знал одного родственника, питающего особую слабость к развлечениям подобного рода. Безнравственная мартышка – ты продолжаешь испытывать этот мир на прочность! Но идея создать свой орден – немного поиграть в средневековых рыцарей – пришлась Оуэну по душе.

Хрустнув пальцами, он вернулся к столу, вынул из папки рисунок, разглядывая, повертел туда-сюда. Ему было наплевать, каким символом посчитают другие нарисованную на бумаге эмблему. Для него крест, увитый колючим стеблем дикой розы, имел особенный сакральный смысл. Брат, ты мой вечный крест, а я – твоя дикая роза, вонзившая свои шипы в тебя, до крови…

«Ах, да! Ритуал посвящения!» – вспомнил Оуэн. Наверху, в гостиной, его ждали первые, пока только пятеро из будущих рыцарей ордена. Они ждали своего Магистра и Посвящения. Даже сюда доносилось нетерпение их сердец. Усмехнувшись, он достал из ящика письменного стола массивную герцогскую цепь. Надел.

Вместо подвески, обычно изображающей герб, на ней висел ключ с замысловатой резьбой бородки. Но цепь была настоящей – герцогской. Шибан увели реликвию по его просьбе из королевского хранилища, где прятались настоящие сокровища английской короны.

Старое золото цепи неплохо смотрелось вместе с костюмом цвета мокрого асфальта, а темно-фиолетовый шелк рубашки, оттеняя аристократичную бледность лица, только подчеркивал яркую пронзительность взгляда. Любовно оглядев себя в зеркале, он чуть сузил глаза и, развернувшись в пол-оборота, мысленно представил свисающую с его плеч горностаевую мантию. «Разве я не принц?» – спросил у своего отражения Оуэн. В ответ отражение улыбнулось ему с надменным высокомерием коронованной особы.

Не удержавшись от озорства, он пристроил у себя на макушке растопыренные веером пальцы. Это рассмешило его. «Ладно, хватит заниматься глупостями – пора приступать к крещению младенцев!» – смешливо фыркнул он в последний раз и, придав своему лицу торжественно-постное выражение, покинул кабинет.

«Я дам вам то, о чем люди мечтают со дня сотворения, завидуя своему творцу! Я сделаю каждого из вас богом! Всезнающим и всемогущим! Вы будете жить вечно, обжираясь амброзией! А всепрощение и сострадание, милосердие мы оставим распятому!» – с ласковой полуулыбкой Оуэн поднимался на второй этаж, где его дожидались его новые игрушки.

О, он прекрасно знал, чем была притягательна власть для рвущихся к ней с таким остервенением. Не управлять страной, нет! Это все иллюзия, красивая ложь для миллионов «баранов», слепо верящих в твое предназначение. Нет, власть притягивала к себе своей безнаказанностью – творить зло! Но будущие могущественные марионетки – они пока не догадывались, что стоит им наскучить своему кукловоду, и тот безжалостно обрежет ниточки. С деревянным стуком падут они на землю, в грязь, где их тут же затопчут его новые марионетки, жаждущие занять их места…

При его появлении пятеро мужчин, как по команде, встали со своих мест. С затаенным любопытством он переводил взгляд с одного лица на другое. «Кажется, лишь Творцу всего сущего положено давать или отбирать жизнь по своему усмотрению? Но я великодушней его – Я позволю вам хоть раз в жизни возомнить себя выше Бога!» Крепким рукопожатием, Оуэн поздоровался с каждым по очереди. Не я давал тебе жизнь, скажешь ты, убивая, но отбираю ее по своей воле и против воли Божьей!

– Марк, там тебя спрашивают… – заглянул к ним художник из соседнего отдела, при этом лицо у него было слегка обалдевшим.

В смутном предчувствии, что это не к добру, Марк вышел в коридор. Так и оказалось. Дядя, выглядевший сегодня куда более вальяжным, чем вчера, весело помахал ему рукой. Предложил оторваться от статьи, пройтись по магазинам, перекусить в ресторане.

«Ну, еще бы, кое-кому работать необязательно…» – подосадовал Марк, но даже если бы и хотел, не смог отказаться. Взяв под руку, дядя уже поторапливал его на выход.

После бесцельного, с точки зрения журналиста, хождения по городу: прогулки по Бонд и Оксфорд стрит, они по пути заглянули в «Harrods» лишь за тем, чтобы швейцар в расшитой золотом ливрее распахнул перед дядей дверь. Зашли в «Burberry», где между делом тот купил себе запонки – пару дорогущих безделушек и, наконец, поинтересовавшись в театральных кассах, что дают сегодня вечером в «Covent Garden», отправились во французский ресторан в отеле «Grande Rochester».

Время «файв-о-клок» пока не наступило, и здесь было почти безлюдно. Они заняли столик у окна. Марк прислушался. На пустой эстраде саксофонист играл «Blue Valentine». Саксофон грустно пел блюз одинокому сердцу. Непонятная тревога вдруг стеснила грудь – будто уже стоишь на краю обрыва, и ветер настойчиво подталкивает тебя в спину, чтобы ты упал… Прогоняя непрошенную печаль, он упрямо тряхнул головой. На лоб непокорно упала каштановая прядь.

Читать дальше