Ли Майерс - BRONZA

– Знаю, у тебя сегодня свидание… – сказал дядя, протягивая ему бокал вина, – но до вечера далеко, а мне будет приятно, если ты останешься и отобедаешь со мной, – предложил он. – Что делать тебе в той крысиной норе, где ты живешь?

Снисходительно пожал плечами, обнял за талию и увлек Марка к низкой, выглядевшей довольно легкомысленно, кушетке.

– Но мне нужно… писать статью, у меня сроки… – отчего-то смутился Марк.

– Отложи! Статья никуда не убежит… – дядя позвонил в колокольчик.

На пороге возник худой, средних лет мужчина.

– У меня к обеду гость! – сказал слуге дядя, тем самым пресекая любые возражения Марка. Слуга со словами «с вашего позволения» с поклоном удалился.

– Вижу, мое новое жилище произвело на тебя впечатление! – заметил Оуэн с улыбкой и предложил Марку переехать к нему. Поселиться в одной из гостевых комнат. Развалившись на кушетке, покачивая в руке бокал и, казалось бы, равнодушно ждущий любого ответа, на самом деле прислушиваясь к нетерпеливому биению своего сердца, мысленно подгонял брата: «Соглашайся, соглашайся, соглашайся!»

Но даже таким заманчивым доводом, как «единолично пользоваться апартаментами во время его длительных отъездов» Марк не соблазнился. Отказался. Категорически. Разве не затем, чтобы избавиться от опеки семьи, с одной мелочью в кармане сбежал он в Лондон? И считал, что за четыре года достиг многого. Из простого мальчишки-курьера стал штатным, хорошо оплачиваемым журналистом. Его статьи пользовались успехом. Ему прочили будущее талантливого писателя. А жить с дядей означало снова попасть под опеку. Нет, он не хотел терять своей независимости…

Не желая, чтобы Марк заупрямился окончательно, Оуэн не стал настаивать, уверенный, что не сегодня, так завтра или послезавтра сумеет переубедить строптивого. Потому что собирался разрушить всю его жизнь. Лишить всего. «И рядом не останется никого, к кому ты сможешь обратиться за помощью. Никого… кроме меня…» – жестом гостеприимного хозяина он радушно пригласил брата к столу.

За обедом Марка впервые посетило сомнение, а дядя ли ему этот человек. Веджвудский фарфор, серебро и хрусталь сервировки, молчаливый слуга, прислуживающий им в белых перчатках. Он что, попал в дом аристократа? Выросший в простой рабочей семье, он не помнил, чтобы родители хвастались родством с каким-нибудь аристократическим семейством. Вот и та ворона в больших очках (портной) тоже титуловала дядю каким-то там бароном! «Какое высоколобое чванство!» – с презрением подумал Марк, с нигилизмом юности отвергая само понятие «аристократизм». Дворянство, титулы, поместья – от этого всего веяло замшелостью и воняло нафталином. Он отказывал аристократии в будущем.

Спросив, понравились ли ему медальоны из оленины, дядя вдруг заинтересовался его «Дьявольской Трелью». Марк в ответ просиял. Окрыленный музой по имени Любовь, он и сам удивлялся полету своей мысли – роман писался быстро и легко.

– Твой детектив… – продолжил дядя, – тот, что ты пишешь… можно сказать – вещь посредственная. Ну, садист-музыкант. Ну, соблазняет игрой на скрипке женщин и убивает… В этом нет ничего интригующего. Да и финал напрашивается сам собой… Твоего убийцу поймают и, конечно же, казнят… – он отложил салфетку, потянулся за сигаретами.

Щелкнув зажигалкой, слуга поднес хозяину огня.

– Вот если бы сыщик, которого ты описываешь с такой теплотой, остался бы с носом… или вообще сам оказался бы тем маньяком! Вот где потрясающий сюжетный ход и непредсказуемая развязка! – закурив, дядя поблагодарил слугу кивком головы.

Марк промолчал. Как любой начинающий писатель, он плохо переносил критику в адрес своего детища. «Шли бы вы пить ваше мартини…» – глянул он на дядю, как на врага всей Британии.

Но тут слуга подал к столу десерт. Тот оказался выше всех похвал, ничего подобного пробовать Марку не приходилось. Песочные корзиночки просто таяли на языке. Половинки клубничин, выдержанные в ликере, джем и сверху взбитые сливки, посыпанные стружкой из горького шоколада. Сочетание приторного и горького добавляло вкусу пирожных особенную изюминку. Вино к ним тоже было изысканным: густое, темное и сладкое.

Наверное, он выпил лишнего, потому что слегка осовевший, расслабленно обмякнув, сидел за столом и слушал философствующего о высоких материях дядю, не слушая. Почему-то его разбирал смех, какой-то странный. Визгливые смешинки так и щекотали нёбо. Дядя вдруг куда-то подевался, а потом возник рядом, словно черт из табакерки. Сказал, что ему лучше прилечь, чтобы перестала кружиться голова.

– Ладно… Ладно! Только не надо со мной нянчиться! Я и сам дойду! – заупрямившись, отказался от его помощи Марк.

Встал со стула и ойкнул. Ноги тоже куда-то подевались. Прыснув от смеха, чтобы не упасть, ухватился за дядю. От его волос, еще чуть влажных, хорошо пахло. Свежестью и словно бы терпкой грустью, смутно-знакомой и отчего-то волнующей.

– Марк! Глупый! Да ты совсем пьян…

Сильные дядины руки крепко обняли его за талию, и он услышал, как забилось, застучало собственное сердце.

На лицо Марку упало несколько холодных капель. Ощутив себя в горизонтальном положении, он глупо хихикнул. «Надо же было так набраться… Черт, мне же пора… идти! Эльза, она ждет меня…» В своей жизни он еще ни разу не напивался. Это было незнакомое ощущение. Странное.

Вот и одежда, как-то неприятно липшая к телу, стесняла его. Задыхаясь, он рванул узел галстука. «Что со мной? Почему так жарко? Мое тело… оно все горит…» Его пальцы с лихорадочной поспешностью принялись расстегивать рубашку. Но и раздевшись, Марк не испытал облегчения. Кожа продолжала гореть огнем, а бешеный стук сердца, отдаваясь грохотом в черепной коробке, грозился разнести грудную клетку.

– Пожалуйста, кто-нибудь… – позвал он на помощь.

Рядом раздался тихий смех, чьи-то ладони с нежностью коснулись его покрытой испариной кожи, даря приятную прохладу.

– Боже, Эльза! Ты пришла! – он схватил ее за руки. – Помоги мне, Эльза…

Теплые губы настойчиво прижались к его губам.

– Постой, что ты делаешь? Ты не должна целовать меня так… Это я должен! Нет, Эльза… перестань! Ам-мн, подожди… Подожди! Ты не можешь ласкать меня там… Это нечестно… Мое тело… изнемогает… Ты?! О, нет! Стой!

– Вам еще требуется моя помощь, милорд? – спросил слуга, помогая хозяину надеть пальто. Считая, что его это совсем не касается, он старался не смотреть на кушетку. На лежащего на ней обнаженного юношу. В чувственно-бесстыдной позе. Запрокинув голову. Расставив ноги. Рука, соскользнув вниз, костяшками пальцев касается пола. Кожа блестит от обильного пота.

Оуэн глянул на свое отражение в зеркале. Велюровое, слегка приталенное, светло-коричневое пальто отлично смотрелось на его статной, высокой фигуре.

Читать дальше