Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

Настю он нашел за компьютером, ребят – на кухне. Сытых, розовых, довольных. Рассказал, что увольнение – не только их удел. На вопрос: «А чего Дамиан?» ответил, покосившись на любимую, что повел себя митрополит с этим, как его… с «византийским лукавством». Настя удивленно улыбнулась, – точь-в-точь педагог от внезапных успехов своего самого отстающего ученика.

В ответ друзья доложили, что ничего подозрительного вроде не заметили и что «живы будем – не помрем». Странным показалось лишь то, что в это время года на соседних участках наблюдалась какая-то жизнь. А Настя утверждала, что все эти летние домики зимой пустуют. Вроде никого конкретно и не видели, но кто-то там точно был – следы, ведущие к домикам, виднелись отчетливо.

В любом случае, недавнее преследование обозначило недвусмысленную перспективу: покоя им не дадут. Надо срочно сматываться, но – куда? Сашка помялся и предложил квартирку тещи, что недавно померла от жадности. Жена Сашкина вознамерилась ее продать, но наследственные качества характера не позволяли сделать это быстро. Так что пока «убитая» двушка в хрущевке стояла «безвидна и пуста».

Собрались по-армейски быстро. Настю извлекли из Интернета, погрузили в машину – с ноутбуком и сменой белья в охапку – и спешно покинули гостеприимную дачу, вычислить которую теперь не смог бы только ленивый – возможности спецслужб ребятам были хорошо известны. На выезде с садового товарищества услыхали позади шум мотора… Никита, проехав шлагбаум, выскочил и заглянул в сторожку, где валялся пьяный сторож дачного кооператива. Тогда он опустил шлагбаум и заклинил его намертво – чтобы выехать следом, надо было бы снести все напрочь. И тут беглецы ударили по газам! Как уж там преследователи разбирались со сторожем, да и они ли это были – осталось тайной, но слежки ребята не заметили до самой Москвы.

Когда под вечер приехали на место в район «Сокола» и кое-как разместились, позвонила Людка, жена Сашки. По обыкновению, сразу начала вопить в трубку, что к нему тут приходили какие-то люди, разыскивали, а она и не знает, где он, черт его дери, шляется и по каким шалавам его носит, и чтобы немедленно дул на мамашину квартиру – покупатели к восьми придут смотреть. Иначе ей самой придется ехать аж из Бирюлево, и мало тогда Сашке не покажется! Она так орала, что становилось непонятно, зачем Людка пользуется телефоном? Ее и так было бы слышно даже во Владивостоке.

Приняли решение до прибытия покупателей всем, кроме «хозяина», погулять в районе. Ноги сами привели ребят к церкви Всех Святых. Уже смеркалось, и в храме почти никого не было, только пара старух и богомольный, почти нищенски одетый юноша – из тех, кто никому толком не нужен и кому нет нужды объяснять, зачем это в XXI веке существует такой «пережиток», как церковь. Стоило только взглянуть, как истово он крестится в своем непонятного фасона пальтишке с облезлым, когда-то цигейковым воротником, по которому рассыпались кустарно стриженные соломенные волосы…

Витька, в глубине души почитавший религию суеверием, а себя – «продвинутым», поодаль глазел на росписи стен и сводов. Свою работу в Патриархии он, демобилизованный в никуда и умеющий только воевать, воспринимал как «хлебную должность», а не как религиозное призвание. Впрочем, так рассуждают и некоторые священники, чего же вы хотите от солдата? Религиозное призвание вообще – дело такое, интимное, сразу и не объяснишь…

Так вот, Витька ждал, когда можно будет выйти из храма, покурить и заглянуть в гастроном – в животе уже начинало неприлично урчать. Что ж, кому – храм, а кому – гастроном.

Никита с Настей постояли перед алтарем, потом поставили свечи: за упокой, понятное дело, и – Матронушке… Настя трепетно относилась к этой святой, еще совсем недавно ходившей среди людей обычной нищенкой. Помолились…

И совсем уже собрались уходить, как вдруг откуда-то возникла бабулька – в беленьком платочке, почти горбатенькая, крохотная. Она приблизилась, схватила Настю за рукав и зашептала горячо ей что-то на ухо… Девушка растерянно оглянулась на Никиту:

– Она говорит… Говорит, что нам всем надо скорее идти туда, в придел… Никита, я ничего не понимаю…

А бабушка уже семенила к неприметной двери, странно запрокинув голову и сильно прихрамывая. Никита только хотел сказать, что нечего всяких бабок слушать, как вдруг почуял, снова почуял ледяной запах опасности. И перстень вдруг тоже заволновался – стал покалывать, словно через него электричество пропускали. Сделав знак Виктору, он кинулся следом за Настей, и, едва группа скрылась, в церковь ввалились двое здоровяков в черном, огляделись, прошлись, не сняв вязаных черных шапчонок, шныряя повсюду внимательными, совсем не смиренными взглядами. И вновь растворились, растаяли как морок, под гневное шиканье продававшей свечи женщины: «Шапки, шапки-то снимите, окаянные, не в пивную небось пришли!»

А наши друзья спешили по какому-то служебному коридорчику вслед за согбенной бабулькой, удивительно резво семенящей на кривеньких ножках в простых войлочных чунях. Она вывела ничего не понимающую троицу в крохотный старинный палисадничек, бывший когда-то погостом при храме, и прошептала:

– Бегите, деточки, и пока в дом-то не вертайтесь, неспокойно там… К ночи можете туда прийти, не раньше. Словам друга свово не верьте, не со зла он, а по злому принуждению.

– Откуда вы, бабушка, все про нас знаете? Как вас зовут? – Настя вдруг заметила в полутьме, что вроде как крохотные глаза женщины какие-то… незрячие!

– И-и, милая, это я вас не знала досель, а вы-то меня хорошо знаете, не дале как сегодня вот вспомнили, спаси вас Бог! Если помощь нужна будет – приходите сюда, особливо после того, как церковь на ночь закроют. Вам тут завсегда помощь и окажут! Я-то здесь часто бываю, да и прочие наши заглядывают… Даже Пантелеймон сегодня появился, все за вас волнуются… А вы, если придете, отца Алексея найдите. Но лучше к ночи приходите… Ну, с Богом, милые мои! А ты, парень, береги – вещь-то! Она много зла может принести, ежели не в те руки попадет.

С этими словами старушка скрылась обратно в церковь. Никита ошарашенно огляделся и осторожно проверил – нет ли кого вокруг. Но повалил снег, неожиданно густой и пушистый, он скрадывал звуки и позволил ребятам окольной тропкой незаметно пробраться к парку, а там по едва освещенной аллее выйти на улицу подальше и перевести дух… Мела метель, и прохожих совсем не было, лишь тепло светились окна домов… Чужих домов… Настю пронзило ощущение бесприютности, но оно быстро прошло – стоило вспомнить неведомую бабушку: мир и правда оказался не без добрых людей!

– И шо це було? – подал голос Виктор, менее всех расположенный к чудесным знамениям.