Дэннис Крик - Судьба вампира

— Все это мне не нужно. Я хочу вернуться… Сделай меня таким, каким я был раньше… пусть слепым, но свободным!

— О, Люций… О чем ты говоришь, вампир?

Наконец, в сознание поэта проникло неизбежное, и от бессилия он рассвирепел. Накинувшись на Венегора, он повалил его на землю и вытащил нож. Через секунду острое лезвие коснулось шеи нечестивого врага.

— Чувствуешь?

Венегор сначала не поверил в то, что Люций все-таки решился на отчаянный шаг. Ему казалось, что за то короткое время, которое он провел в беседах с ним, он узнал этого парня достаточно хорошо. Но когда поэт достал откуда-то длинный клинок с блестящим лезвием, уверенность его поколебалась. Но оставался шанс. И он заключался в том, что серебро не настоящее.

Люций просто пытается запугать его. Но и эта надежда пропала, когда он увидел на ладони поэта продольный порез с обожженными краями, из уголков которого сочилась кровь. Это означало только одно — клинок есть атам.

— Твоя жизнь у меня вот здесь, на кончике этого ножа, — лицо палача приблизилось к лицу жертвы, оскал против испуга (неужели?).

Люди, ах, эти жалкие убогие создания… С каждым из них ты разобрался бы менее, чем за минуту! Способность вершить их судьбы кружила голову лишь поначалу, когда только пошли первые жертвы. Но не сейчас, когда ты понял, что никто в этом мире не способен противостоять тебе.

Быть богом непросто. Но еще труднее вершить судьбы тех, кто равен тебе по силе и могуществу. А, может, и превосходит тебя в нем.

Не так ли, Люций?

— Если не сделаешь меня опять человеком, я убью тебя.

— Я не колдун. Я жертва, Люций! Всего лишь жертва. Такая же, как и ты. — Ложь!

— Ты совершаешь ошибку, — прохрипел Венегор. — Подумай о том, что ты делаешь… Она может стать твоей… Ты же вампир! Укуси ее, и она станет подвластна тебе. Вложи в свой укус всю силу, всю любовь, всю ненависть, и она станет твоей… От всей ее строптивости пахнет фальшью…

— Тогда почему я не подчиняюсь тебе? Или ты не вложил всю свою волшебную силу в тот единственный укус?

— Потому, что я этого никогда не хотел. Да, сейчас она тебя не любит, и мечта твоя потеряла смысл. Но когда ты ее укусишь, мечта вновь засверкает для тебя всеми цветами радуги. Как и этот мир, который ты однажды увидел благодаря мне!

— Уже не надо.

— Укуси ее!

— Я ненавижу эту суку. И тебя ненавижу… — Укуси!

— Ты боишься, Венегор? Сколько раз в своей жизни ты по-настоящему вот так вот боялся?

— Я не боюсь, поэт. Страх давно потерял надо мной свою власть. Как и все остальные чувства. Однажды я смалодушничал, поддался… и стал тем, кем являюсь сейчас. Думаешь, я не жалею о том своем поступке? Я ненавижу себя за него… Так же, как и ты, ненавидишь себя за свою мимолетную слабость. Но уже ничего не поделать. И теперь, когда судьба решила все за нас, неужели мы откажемся от Вечности?

— Вечность это пустой звук!

— Помню, ты говорил другие слова… Видишь, как все меняется в этом мире? И ты меняешься, Люций. Со временем ты позабудешь о своей любви. Ее заменит другая. И та, что отвергла тебя вчера, станет твоей рабыней завтра.

Не верю, Венегор! Ни единому твоему слову не верю. Я уже достаточно заплатил за согласие, — клинок уперся в одну точку между ключицами вампира.

— Ты обещал… ты дал мне слово!

— Я помню свое обещание. Но, к сожалению, мне придется его нарушить.

— Ты будешь проклят, Люций! Будешь проклят навеки!

На самом деле Люций боялся не меньше Венегора. Впервые он покушался на жизнь вампира, и сразу же столь могущественного.

— Подумай, поэт, прежде чем решиться!

— Заткнись, дьявол! Ты уже все сказал, — острие клинка съехало вниз и уткнулось в межреберное пространство груди вампира, как раз в то место, где должно было находиться его холодное сердце.

— Подумай…

— Нет, Венегор. Сегодня я тебе не верю, — с этими словами поэт вонзил кинжал в сердце своего врага по самую рукоять.

Возникшая пауза недолго отмеряла озябшую тишину.

Тело Венегора сжалось и словно уменьшилось в размерах. Его предсмертный крик был похож на вопль ребенка, раздавшийся откуда-то из совершенного далека. Вампир дернулся в незабываемой попытке дотянуться до шеи своего палача. А потом затих.

Люций подождал несколько минут, а потом вытащил клинок из его груди.

Он смотрел на мертвеца долго, пока не заболели глаза. Больше всего его поразило то, что вселенская грусть в застывших зрачках с приходом смерти не исчезла. Смотря в них, поэт по-прежнему ощущал себя свидетелем какой-то трагедии, смысл которой теперь уже был навсегда утерян.

Он испытал странное чувство, смесь сострадания и ненависти. Да, он избавил страдальца от невыносимых мук, с которыми тот вынужден был жить долгие годы в облике вампира. Но это избавление обошлось ему слишком высокой ценой.

Долготерпению пришел конец, и Люций поволок бездыханное тело к лесу. На полпути он вдруг остановился. Присел между берез, рядом с которыми положил его на землю. А потом наклонился и припал ртом к ране, чьи рваные края были еще совсем свежими, с едва запекшейся кровью.

Он пил долго. До того момента, пока в глазах не помутнело. Наконец, вволю насытившись, он оторвался от раны и прислонился спиной к дереву. И тут прямо на его глазах тело Венегора стало разлагаться. Оно таяло, как восковая фигура, оставляя кровавые пятна на траве. Кровь впитывалась в землю, из которой шел едкий черный дым.

До конца разложения поэт не дождался. Он покинул лес за пять минут до того, как в него вошли охотники с оружием, не на шутку встревоженные душераздирающим криком неведомого зверя.

Вернувшись домой, Люций поспешил избавиться от окровавленной одежды и поскорее принять ванну. Настороженных взглядов сестры он опасался не так сильно, как внезапного появления скобров. И когда услышал лай собак за окном и крики их хозяев, то понял, что время пришло.

Едва он успел переодеться, как дверь на первом этаже содрогнулась под настойчивыми ударами извне. Собачий лай рвал барабанные перепонки, сквозь него трудно было услышать даже чересчур громкий голос отца Антония.

— Откройте дверь! Именем короля и церкви!

Люций посмотрел на сестру, которая спиной уперлась в дверь, будто этим могла сдержать натиск пришельцев.

— Что вам угодно, святой отец? — голос ее дрожал.

— Камелия, не дури! Открой дверь. Мы все равно найдем его.

— Если они узнают, что ты покрывала меня, то тебя ждет такая же незавидная участь, как и меня. Не поможет даже твоя вера и многолетняя дружба со святым отцом.

Люций позвал собаку. Но Эскудо нигде не было. Он попросту сбежал из дома. С недавнего времени пес-поводырь больше не являлся ему преданным другом.

— Не беспокойся за меня, брат. Я смогу постоять за себя.