Лиля Калаус - Фонд последней надежды

Домой не поеду, решил Олег.

Он отправился в штабной номер, кое-как разделся, бухнулся в постель и уснул. Как в свежевырытую могилу провалился.

Среди ночи резко проснулся — в дверь постучали.

Тихо. Размеренно.

Вот!

Опять!!

Тук-тук.

Олег замер, вцепившись в одеяло. Сердце бухало, больно ударяя в грудную клетку. Что за?!.. Что это… Что это со мной?

Так с ним было в детстве. Но тогда рядом были мама с папой, можно было забраться к ним в постель, поплакать вволю, получить свою порцию поцелуев и утешений, забыться снова, забыться, а потом — забыть, забыть на всю оставшуюся жизнь…

А теперь? В чью теперь постель забираться?!

…Их соседа по питерскому дому, молчаливого воблообразного старика, как оказалось, бывшего советского функционера, родня решила хоронить по-партийному. Во двор въехали два грузовика, украшенных кумачовыми полотнищами, траурный автобус с венками и древняя правительственная «чайка». На церемонию выноса тела пришло, однако, всего четыре человека, в итоге все присутствующие уселись в автобус с гробом, вдова влезла в «чайку», хотели, было, ехать, да тут водилы грузовиков начали возбухать насчет оплаты рейсов…

Олежек, пухлый пятилетний карапуз в комбинезоне, похожем на скафандр космонавта, вышел покататься на санках под присмотром бабушки. Бабушка, естественно, ввязалась в разборки с водилами, а Олежек, тараща любопытные глазёнки, замер у борта лакированного советского лимузина. То ли тормоза у «чайки» прохудились, то ли шофёр нечаянно нажал на педаль, но в тот момент, когда мальчик приник к узорчатой решётке радиатора, трогая пальчиками приваренную к ней птичку-галочку, машина поехала. Олег помнил только мощный толчок в грудь да удивлённый посвист пьяного прохожего.

Дальше всё стало темно.

Благодаря скафандру и личному везению Олег почти не пострадал. Испуг этот, однако, преследовал его по ночам лет до двенадцати — снились хищные морды катафалков, железные клювастые птицы, пикирующие с небес, танцующие гробы и прочая мультяшная чепуха. Подростковый возраст, впрочем, сделал своё дело: детские страхи незаметно уступили место взрослым переживаниям.

И вот всё вернулось.

…Вертелась безумная заезженная пластинка: скрип снега, неразборчивое эхо чужих голосов, мягкий удар… Смертельный, чёрный, лакированный кошмар… Железная птица подскакивает вверх, в свинцовое небо. Паралич, темнота и резкий посвист. Посвист… И снова — скрип, эхо, удар, паралич…

Почему? Причём здесь этот стук?! Какая связь?!!

Было охренительно страшно. Страшно, в основном, из-за того, что он не мог объяснить — почему же ему, твою мать, так страшно?!

Симптомы, растущие из позвоночного столба, из древних первобытных джунглей, когтистых, зубастых, плюющихся кровью, были налицо: мышцы живота окаменели, желудок будто сжала горячая железная рука. О боже, так и до поноса недалеко!

Через секунду, когда Олег перевёл дыхание, к ним прибавились сигналы подкорки — не рехнулся ли я, не поехала ли моя драгоценная крышка, не пора ли мне, дрисливому мудаку, теряя шлепанцы, бежать в «дурку»?!..

Успокаиваясь, он провел ледяной рукой по лбу. Испарина. Параноик! Прислушался. Всё тихо. Может, этот треклятый стук ему приснился?

Конечно, приснился.

Но тогда что же его напугало? Какой-то бред! Стук… Кто боится стука в дверь?! В гостинице?!! Ох, едет крышка, едет…

Комната была черна и тиха. Мрак чуть рассеивался молочным светом, струящимся из снежного окна. Паника вроде отступила. Но тревога, неосознанная, необъяснимая, грызла и грызла.

Олег поднялся, походил по сумрачному номеру, разгоняя кровь, растирая плечи и грудь, разминая суставы. То шея, то живот, то бок иногда подёргивались, будто через мышцы кто-то пускал электрический ток.

Чёртов городишка, жопа мира проклятая!!

Сел на кровать. Нащупал на тумбочке бутылку минеральной. Поднес ко рту. В тот миг, когда жидкость хлынула в горло, краем глаза успел уловить — что-то в комнате…

…изменилось.

…Тень, чья-то грозная тень в окне заслоняет слабенький отсвет заснеженных уличных деревьев и крыш. Комната тонет в ледяном тумане. Бутылка выскальзывает из пальцев, окатив ниже пояса пенной струей. Олег, давясь и кашляя, эмбрионом сворачивается на мокрой постели, изо всех сил вдавливая лицо в равнодушную гостиничную подушку, пахнущую чужой перхотью и хлоркой…

…Эхо невнятных шёпотов — от басов до сопрано — теннисным мячиком носится по комнате, отскакивает от стен. Стекло стонет и скрипит. Под напором… Под напором!!

Снова стук… Это… в висках стучит?.. Или?!!

«…Со стоном очнулся в восемь часов утра. Выудил сумочку с дорожными медикаментами… Через несколько минут, держа под языком таблетку нитроглицерина, осторожно встал и на трясущихся ногах перебрался за стол. Мне было нехорошо: ныла левая половина груди, дал о себе знать артроз, всё казалось скверным и тоскливым… За ночь я-таки принял решение. Мои зоркинские дела закончены. Пора и честь знать.

…Однако, отлежавшись в нумере до вечера, сумел внушить себе толику бодрости. Вполне сознавая, что это, скорее всего, одна из последних моих прогулок по городу, в котором прошли мои детство, юность и зрелые годы, я решил побродить в окрестностях Оперного театра, посетить кафе „Театральное“, вспомнить бурную стиляжную молодость. Созвонился с Нютой и назначил ей рандеву возле каскадных фонтанов, на нашем старом месте.

Я шёл вдоль арыков, заросших серым снегом, глазел в зеркальные витрины бутиков и размышлял… Нет ничего печальнее, чем видеть приметы своей юности под спудом новой, крикливой и яркой жизни…

Задумывались ли вы над тем, как прихотлива наша память? Она вроде бы в неприкосновенности хранит лица, имена, события и места. Лишь патина времени покрывает до поры эти дорогие нашему сердцу руины, кажется, смахни тончайшую пыль — и прошлое воскреснет во всей своей глубине и лучезарности!

Но стоит нам встретить давно не виданного друга, или попасть в дом, где не был лет …надцать, или окликнуть в толпе бывшего коллегу, как понимаешь со смесью горечи и удивления: и коллегу зовут по-другому, и в квартире две комнаты, а не три, как помнилось, и окна выходят на юг, а не на запад, и глаза любимой не зелёные, как грезилось в мечтах, а самые обыкновенные — карие… Да ещё с явными признаками катаракты…

Ах, Нюта, Нюта, мечта моей…»

Да что с ним сегодня? Как в воду опущенный. Заболел? Ася повесила пальто в шкаф, снова незаметно взглянула на Коршунова. Серый какой-то, волосы торчат… Лицо опухшее. Не брился? Ты смотри.

Ася и сама была не в лучшей форме. Вторую ночь подряд она, как по крику будильника, просыпалась ровно в два и уже до утра уснуть не могла. Изводило ноющее подспудное чувство. Будто она кого-то или чего-то ждала. Как в детстве ждут дней рождения, Нового года, четвертной контрольной, каникул или похода к стоматологу. С щекоткой под ложечкой, сердечными приливами. Блин.