Лиля Калаус - Фонд последней надежды

Меня чуточку покоробило.

— Скажи, а как твои девочки? — переменил я тему. — Всё хочу спросить, да забываю. Ирочка, кажется, двойню родила?

— Двойню, двойню… — невнимательно ответила Нюта, энергично подзывая официантку. — Девушка, пиво — повторить!

— И что, какова же наша божественная Нюта в роли бабушки? — пошутил я.

— Старик, ты меня удивляешь. Да какая из меня бабушка, я тебя умоляю. Я и мамаша была — ужас, не мать, а волчица… Вечно девки у меня под замком одни сидели, пока я в редакции торчала… Внуки… Нет, спасибо, — она брюзгливо фыркнула, — у них с той стороны бабки-деды есть, нормальные мещане-пенсионеры, вот пусть подгузники им меняют и делают под себя от умиления… А я, веришь, до сих пор работаю, сама себя обеспечиваю, да своим шалавам подбрасываю иногда…

— Нюта, милая, опять ты на себя наговариваешь… Ни за что не поверю, что ты не возишься с ребятами. А что Светланка? Замуж не вышла?

— А чёрт её знает… Вот что значит мужика вовремя не завести. — Нюта прикурила очередную сигарету. — Живёт отдельно, что-то продаёт-покупает, сетевой маркетинг, короче… Скрипачка, блин, дипломированная, видимся раз в год… Орёт на всех, с соседями вечно судится… Про Марину и не спрашивай, вот кто все нервы мне вымотал. Сначала мужиков меняла чаще, чем я, а это что-нибудь да значит! Потом её вдруг на религию пробило. Пошла в богомолки, простодыра, четверых спиногрызов нарожала, по каждому поводу крестится да поклоны бьёт… А ты чего не ешь?

У меня ком стоял в горле… Я потягивал пиво и наблюдал за Нютой, пропуская мимо ушей её рассказы про интриги в редакции, сволочного шефа и „молодых козлов, которые ни черта не умеют, а туда же — в журналистику лезут“… Что с нами делает время!

— … не приглашаешь, а?!

— Что? — я чуть было не поперхнулся „Баварским“. Потом огляделся: хотя из колонок (слишком громко, разумеется) орала какая-то бравурная попса, никто из немногочисленных посетителей кафе не делал попытки под неё потанцевать.

— Ты уверена, дорогая? — извиняющимся тоном спросил я. — Не будем ли мы выглядеть смешно, танцуя под это убожество?

— Ростик, ты, как всегда, витаешь в облаках. Знаешь, почему я тогда ушла к Занимовичу? — злобно, как мне показалось, сказала Нюта.

Я обмер. Этой темы мы не касались никогда. Волька Занимович, альпинист и умница, как раз и был следующей после меня жертвой обольстительной Нюты… Как я его ненавидел! Через два месяца, когда Нюта бросила и его, мы встретились с Волькой и молча, в хлам, надрались портвейна в скверике возле этой самой „Театралки“…

Пока я лихорадочно соображал, что бы сказать, Нюта безжалостно закончила:

— Ты был мямлей, старик. Обывателем. Какая жалкая бы меня ждала жизнь с тобой!

Колотьё под левой лопаткой усилилось. Я вздохнул и неожиданно для себя ответил:

— Да, ты права — жалкая… Пришлось бы стать хорошей матерью и верной женой.

Нюта открыла рот и, пожалуй, впервые в жизни не нашлась, что ответить.

— Так мы потанцуем? — попытался я сгладить свою грубость.

Нюта помолчала и произнесла, пряча глаза:

— Старик… Я спрашивала, почему меня в Берлин к себе не приглашаешь… В конце концов мы с тобой свободные люди… Без предрассудков… И мы могли бы… — она с какой-то яростной надеждой вцепилась в мою руку. — Ростик, мне так страшно!.. Я никому не нужна… Неблагодарные дети… Воды не поднесут… У меня дикая тахикардия… Никому не говорю, да и кому это интересно?!.. Иногда три ночи подряд не сплю… Ростик, ты можешь спасти меня… Ты же всё помнишь… Помнишь, как мы… Нашу скамейку… Прости, я тебе нахамила… На самом деле… Я… Я…

…Как холодны стариковские слёзы…»

Ася докурила уже одиннадцатую за день сигарету. Это она у Гульки слизала — сигареты считать. Раньше, бывало, трёх-четырёх хватало, а теперь иной раз пачку высаживает. Поганая привычка, конечно. Уж как Влад с её курением боролся, сколько лекций прочёл, сколько пачек с балкона выкинул… А Вера Ивановна — та ей вечно снимки обугленных раком лёгких под нос совала. Бесполезно. Мерзкое наследие филфака. Да. Как говорит Карапетова, я столько раз бросала курить — и каждый раз начинала с таким удовольствием!

Сегодняшние занятия прошли без всяких накладок, даже удивительно. Все библиотекарши на своих местах, никто не заболел, не потерялся и не сбежал. Лекторы в порядке, даже пресловутый Иванов бросил выкобениваться и честно отработал положенные тренинги, не путая аудиторию своим «типа древнерусским». Джакоповна Майру не грызла, была тиха, как украинская ночь, быстро свалила в офис — не случилось ли там чего? Ладно. Осталось только Летку-Еньку вытерпеть и балаган этот вечерний, а завтра — последний день, прощальный банкет и адью конференция. Утром в понедельник проводим библитотекарш и снова — трудовые будни в родимом Фонде.

Тренькнул сотовый:

— Асёка, ты чё там застряла? Автобус на подходе, бабы внизу, я всех пересчитала, рвём когти!

— Бегу, Майруша…

На ступеньках гостиницы взволнованно щебетала в ожидании автобуса стайка надушенных библиотекарш. Ася достала сигарету. Двенадцатая, блин… Выдувая первую порцию горького дыма, она разглядывала своих подопечных.

Турецкие кожаные куртки с широкими мужскими плечами, крупная «химия» на крашеных волосах или скромные седые пучки на макушках, клеёнчатые сумки. Все, как одна, приторговывают дешёвой косметикой и БАДами по каталогам. Хохочут, как девчонки, перепихиваются локтями. Радуются. Для них эта конфа по фандрайзингу — светлый праздник, со всеми столичными удовольствиями, роскошным отелем, оплаченным отпуском. Отдых от повседневности — провинциальной, безденёжной и, как правило, безмужней. За одно это, не говоря уже о методах добычи средств на славные дела, тьфу ты, не отвяжется теперь, сеньору Вертолетти — низкий поклон.

Интересно, сколько в этой небольшой толпе раковых больных? Туберкулезниц? Диабетиков? Людей без жёлчного пузыря? Сколько из них не проживут и пяти лет?

Вот в чём дело. Бедные тётки напомнили ей маму. Жалко, она не дожила до вертолеттевских грантовых ништяков. Вот бы порадовалась.

Ася вдруг затылком почувствовала чей-то взгляд. Обернулась. За спиной никого не оказалось. Но ощущение, что её внимательно и бесцеремонно оглядывают, не проходило. Ася сочувственно подмигнула золочёной фигурке крестьянки с серпом. Замёрзла, небось, бедненькая. На таком холоде торчать…

Подъехал арендованный автобус. Ася бросила в арык недокуренную двенадцатую и помахала Майре.

Летка-Енька в художественно обрезанных джинсах и прозрачном топике, не боясь мороза, лично встречала гостей у входа в свои катакомбы, протягивала программки, сверкала белозубой улыбочкой, трепалась со знакомыми координаторами (театр «М-Арт» был постоянным грантёром фонда на разных программах). Асе кивнула холодно.