Уильям Блэтти - Экзорсист

— Это угроза?

— Больше всего на свете, святой отец, бойтесь мании преследования. Это — замечание мимоходом.

— Я бы сказал так: господин судья, а у нас с ним все было “строго конфиденциально. Как на исповеди”, — усмехнулся иезуит, заправляя рубашку. — Одним словом, “между нами”.

— По вас, святой отец, большой бизнес давно плачет, — мрачно покосился на него детектив; затем устремил куда-то вдаль свой печальный взгляд. — Хотя… какой вы “отец”? Вы же еврей, как я сразу-то не догадался… Смейтесь, смейтесь. — Киндерман взглянул на Карраса очень лукаво, а потом вдруг просиял: — Слушайте, что я вспомнил. Когда я сдавал вступительные экзамены, там был такой вопрос: “Кто такие “рэйбиз” [13] Rabies — животные, больные бешенством; rabbies — раввины. ? Ваши действия при встрече”. Знаете, что один кретин написал? “Рэйбиз — это священники-евреи. При встрече буду оказывать им всяческое содействие”. Сам видел, честное слово! — Он торжественно поднял ладонь.

Каррас посмеялся.

— Пойдемте, провожу вас; вы на стоянке оставили машину?

Детектив поднял на него глаза.

— То есть мы с вами, получается, закончили? — Подниматься ему явно не хотелось.

— Послушайте, но я от вас действительно ничего не скрываю. — Священник поставил ногу на скамейку и уперся ладонью в колено. — Предположим, в поле зрения у меня действительно оказался бы такой тип. Конечно, вам я о своих подозрениях — так вот, не называя имени, — сообщать бы не стал, а вот рапорт на имя архиепископа, пожалуй, составил бы. Но в любом случае, я просто не встречал здесь человека, который мог бы вас заинтересовать.

— Ну ладно, — вздохнул детектив. — Собственно говоря, в то, что такое мог сделать священник, я не верил с самого начала. Да, я оставил машину там. — Он кивнул головой в сторону, и они пошли к стоянке. — Есть у меня подозреваемый на примете, — продолжал Киндерман, — но если бы я стал о нем рассказывать, вы бы просто сочли меня сумасшедшим. Не знаю, не знаю. — Он шел, покачивая головой. — Все эти клубы и культы, где культивируется презрение к человеческой жизни… Все это, знаете, наводит на странные мысли. Я думаю так: хочешь поспеть за временем — сдвигай себе мозги набекрень, и вперед!

Каррас кивнул.

— Что это у вас там на майке?

— Где? А… Я преподавал один год в Вудстокской семинарии, в штате Мэриленд. Ну и выступал за бейсбольную сборную младших курсов: она-то и называлась — “Философы”.

— А старшие курсы как себя называли?

— “Богословы”.

— Понятно. — Киндерман улыбнулся и покачал головой. — “Богословы — Философы: три — два”.

— Два — три.

— Ну да, как же иначе… Странно все это. Очень странно. Послушайте, святой отец. — Детектив заговорил вдруг очень вкрадчивым тоном. — Послушайте, доктор. Это что же получается — у нас в Дистрикт Коламбиа, и вдруг — культ дьяволопоклонников? С ума сойти. В наши дни? Сегодня?

— А что такого? — Каррас вздохнул.

— Значит, вы считаете, такое возможно.

— Считайте, что я вашего вопроса не понял.

— В таком случае, считайте, что я — доктор, а вы — пациент, и я вам ставлю диагноз. — Детектив рассек воздух указательным пальцем. — “Нет” вы мне не сказали: опять предпочли схитрить. Почему? А потому что боитесь, святой отец. Чего — я вам скажу: боитесь показаться этаким доверчивым простачком пред светлым ликом рационалиста Киндермана, героя нашего времени; островком суеверия в луже местного практицизма. Что, скажете, я не прав?

— Тонко подмечено. — Иезуит взглянул на собеседника изумленно и с каким-то новым оттенком искреннего уважения.

— Прекрасно. Тогда позволю себе повторить вопрос: возможно ли, чтобы в наше время в Вашингтоне завелась община сатанистов?

— Конечно, точно я этого знать не могу, — ответил Каррас, задумчиво скрестив на груди руки, — но говорят, кое-где в Европе черные мессы — не такая уж редкость.

— И это в наши дни?

— В наши дни.

— И они проводятся так же, как раньше? Я читал об этом: секс, статуи и еще Бог весть что. Не хотелось бы своими вопросами портить вам настроение, но все же, скажите: они по-прежнему этим занимаются?

— Этого я не знаю.

— Ну хотя бы личным мнением своим поделитесь, отец Неприступность.

— Ну хорошо, — усмехнулся иезуит. — Да, я думаю — подозреваю, во всяком случае, — что такие вещи происходят на самом деле. С другой стороны, по-моему, за ними ровно ничего не кроется, кроме банальнейшей патологии. Черная месса — явление реальное, в этом не может быть сомнений; но участвовать в ней способен лишь тот, у кого с реальностью этой сложились весьма своеобразные отношения — другими словами, психически тяжело больной человек. В медицине существует и специальный термин, описывающий такое состояние: сатанизм — неспособность достичь полового удовлетворения обычным способом, без совершения каких-либо богохульных действий. Болезнь эта достаточно распространена и в наши дни, а черная месса для нее — всего лишь маскировка, прикрытие.

— Простите меня опять-таки, но — все эти проделки со статуями Иисуса, Марии?..

— И что?

— Вы хотите сказать, это тоже правда?

— Вот, например, случай, который вас как полицейского может заинтересовать. — Каррас заметно оживился; похоже, Киндерману удалось-таки задеть в нем какую-то ученую жилку. — В архивах парижской полиции все еще хранится, должно быть, документ о происшествии с двумя монахами из монастыря… кажется в Крепи, точно не помню. Так вот, эти двое зашли в местную гостиницу и с очень воинственным видом стали требовать себе номер с трехместной кроватью. “Третьего” они несли с собой: это была статуя Богоматери в натуральную величину.

— Бог ты мой, — выдохнул детектив, — ужас-то какой.

— И тем не менее, это факт, подтверждающий, что все, о чем вы читали, — не выдумка.

— Ну, секс — допустим: в это я поверить еще как-то могу. Но у нас с вами дело несколько другое. Скажите, а то, что пишут о ритуальных убийствах, — тоже правда? Я, например, слышал, что они берут кровь новорожденного…

Детектив пересказал Каррасу прочитанную историю о том, как жрецы-чернокнижники рассекают младенцу запястье, сцеживают кровь в специальный сосуд, а затем, осквернив соответствующим образом, употребляют ее в качестве причастия.

— Так ведь и о евреях рассказывали примерно то же: мол, похищают христианских младенцев, пьют невинную кровь… Вы уж простите, святой отец, но распространяли по миру эту ложь ваши люди.

— В таком случае, вынужден перед вами извиниться — за всех своих людей сразу.

— Ладно, отпускаю вам этот грех…

Смутная тень пробежала по лицу священника; он будто вспомнил о чем-то болезненно-неприятном.

— О ритуальных убийствах мне действительно ничего не известно, — заговорил наконец Каррас, пристально глядя куда-то вдаль, — но как-то раз в Швейцарии акушерка призналась в убийстве — то ли тридцати младенцев, то ли сорока… Вы мне возразите: ее же пытали. Возможно. Но рассказ этой женщины выглядел более чем убедительно. Она принимала роды с длинной тонкой иглой, спрятанной в рукаве; в какой-то момент незаметно вынимала ее, втыкала в “родничок”… — Каррас в упор взглянул на детектива. — Следов не оставалось; ребенок выглядел мертворожденным. Вы знаете, наверное, о том, что католическая церковь в Европе относится к акушеркам с большим предубеждением. Именно этот случай и послужил тому причиной.