Алексей Филиппов - Плач Агриопы

- Можно ли это назвать пыткой? — Задумчиво произнёс епископ.

- Когда я поступаю так, как рассказал, — люди, в чью крепость я проникаю, испытывают сильную боль. Ведь я сам и рою этот потайной лаз у них в голове. Иногда, по их собственным словам, боль сильней, чем от кнута или горячего железа.

- Что ж… — Кошон замялся. — Главное, ты добиваешься успеха. И не отнимаешь по неосторожности жизнь у тех, в отношении кого ведёшь дознание. Ведь это так?

- Истинно так, ваше Преосвященство, — откликнулся гость. — Хотя разум некоторых из них погружается во тьму после моей работы.

- Я доверюсь тебе, — клирик, вероятно, решился. Мягкость в его голосе внезапно сменилась сталью. — Ты знаешь, кем является наша узница?

- Я слышал о ней. — Ответил гость. — О деве из пророчества, увенчавшей французской короной голову дофина Карла.

- Она либо ведьма, либо святая, — еле слышно проговорил Кошон. — Высокий суд святой церкви признал её ведьмой. Я мог бы, как понтийский Пилат, умыть руки. Благоразумие подсказывает поступить именно так. Но я верю в Божий суд. Слышишь, палач? Мне нужно знать, предстану ли я пред ним, чист и праведен, выполнивши свой долг, либо же буду наказан за гордыню; за то, что был слеп и не увидел святости в той, на ком она опочила.

- Я буду рад служить вашему Преосвященству, — отозвался Авран. — Но меня пугает то, что я слышал о лотарингской ведьме. Говорят, она сильна в колдовстве. Защитите ли вы меня от чар, пока я стану извлекать правду?

- Она… не применяет чар… — Нехотя выдавил Кошон. — Она — крестьянская дева, по разумности превосходящая многих королев.

Клирик сгорбился, словно бы внезапно потерял в росте: точь в точь нахохлившаяся кладбищенская ворона. Он замолчал. Гость тоже не решался нарушить тишину. Сперва было слышно только, как слегка потрескивает огонь в двух факелах, освещавших каменный мешок. Потом откуда-то сверху донеслись грубые голоса. Большинство звучали невнятно. Но один, самый громкий, отчётливо произнёс: «Арманьякская потаскуха». Его заглушил смех. Громкий смех напоказ — такой, каким робкие люди маскируют страх.

- Что бы вы хотели узнать, ваше Преосвященство? — Выговорил, наконец, пыточных дел мастер.

- Узнать? — Кошон как будто забыл, где он находится, и зачем он здесь.

- Да. О чём я должен расспросить ведьму? — Уточнил гость.

- О голосах… — Быстро, словно опомнившись, ответил епископ. — Ты должен расспросить её о голосах. О тех, что звали её на войну и приказывали штурмовать укрепления англичан близ Орлеана. От кого они исходили — от святого Михаила, святой Маргариты Антиохийской и святой Екатерины, или же от демонов — Белиала, Сатаны и Бегемота, как на том порешили законники Парижского университета? Это всё, что я хочу знать. Меня не интересует, носила ли Иоанна, называющая себя Девой, на груди холщовый мешок с истолчённым корнем Адамовой головы. Зналась ли она в детские годы с феями у того целебного ключа, неподалёку от Домреми, куда крестьяне приходили лечиться от горячки. Я даже не хочу знать, как она сохранила невинность посреди похотливой солдатни. Только голоса. Спроси её о голосах.

Взгляд епископа затуманился, на щеках выступил лихорадочный румянец.

- О голосах, — повторил помощник палача торопливо. — Я расспрошу её о голосах.

- Да, о голосах, — ещё раз, словно уговаривая себя самого, повторил и Кошон. — Теперь — мы можем подняться в камеру. — Епископ, на мгновение замешкавшись, подобрал в углу каменной клетки небольшой свёрток, похожий на походную сумку. Потом бросил на гостя странный взгляд — словно ожидая от того осуждения или вопроса — и, не услышав ни слова, скомандовал. — Следуй за мной.

Ступени витой лестницы, по которой с видимым трудом начал подниматься епископ, были, отчего-то, куда круче тех, что преодолел помощник палача под водительством коменданта Уорвика. Здесь, должно быть, ходили реже: некоторые ступени крысились щербинами, морщинились широкими трещинами. Чем выше поднимались епископ и гость замка, тем громче становился шум человеческих голосов. Наконец, оба, тяжело дыша, остановились перед тесной коморкой, в которой скалили зубы солдаты. Их было трое. Завидев Кошона, они вскочили с утлых табуретов, отвесили епископу поклоны и неуклюже приложились к его руке. Похоже, Кошон был для них кем-то вроде капитана города — и они видели в нём не столько духовного пастыря, сколько важное воинское начальство.

- Вы знаете, для чего я здесь? — Пропыхтел не вполне отдышавшийся после подъёма Кошон.

Солдаты переглянулись. Самый мрачный из них, имевший на щеках и лбу множество старых шрамов, помявшись, кивнул.

- Комендант Уорвик сказал: вы придёте поговорить с ведьмой.

- Наедине! — Торжественно и строго проговорил Кошон. — Я приду поговорить с ведьмой наедине.

- Да, милорд, наедине, — повторил солдат, отчего-то награждая епископа титулом, который тому не принадлежал. А может, для солдата, что «его Преосвященство», что «милорд», — всё было едино.

- Ну, так откройте двери! И отзовите из камеры своих людей! — Повысил голос Кошон.

Солдат поклонился и зазвенел ключами.

Дверь камеры, которую охраняли столь усердно, была снабжена тремя замками и одним массивным засовом. Пока они поддавались усилиям — один за одним — епископ нервно расхаживал посреди солдатской каморки. Он словно бы опасался чего-то — словно бы не верил, что эти люди послушают его, подчинятся ему беспрекословно. В Буврейском замке власть епископа Бове была мала. Да и юный король — жил здесь, но едва ли властвовал. Хозяином Буврея оставался лорд Уорвик, и только от его решения зависело, сбудется ли желание Кошона.

- Ваше Преосвященство, могу ли я спросить… — Подал голос Авран.

Епископ кивнул.

- Применялось ли дознание к заключённой до сих пор?.. От этого зависит, насколько она нынче терпелива…

- Нет! — Резко и коротко ответил Кошон. — Суд святейшей инквизиции собирался по этому вопросу, и десять асессоров против трёх постановили, что не следует давать повода для клеветы на безупречно проведённый процесс. Ей показывали орудия пытки, но это зрелище не взволновало её…

- Пожалуйте сюда, милорды, — изрезанный шрамами солдат отчаялся привлечь внимание епископа громким кашлем в кулак и решился заговорить. Неловкость, которую он испытывал, объяснялась, должно быть, тем, что солдат до сих пор не придумал, как именовать расфуфыренного Кошона. А уж важная ли птица Кошонов спутник — не ведал и подавно: беседовал с Авраном епископ по свойски, но скромный плащ пилигрима едва ли был достоин общества цветастой мантии.

Клирик нетерпеливо рванулся к двери. Помощник палача пристроился у него за спиной. С порога камеры, из-за спины Кошона, он не мог разглядеть, чудесное видение ожидает его впереди, или скалится навстречу дикий зверь.