Алексей Филиппов - Плач Агриопы

- Вперёд! Не оборачиваться! Не останавливаться! — «Ариец» надавил на дверь плечом, и та распахнулась. Лестница чёрного хода была захламлена сверх всякой меры. Чего только не валялось под ногами — от банного алюминиевого таза до кухонной газовой плиты. Прекратишь смотреть под ноги — сломаешь шею. Насчёт того, чтобы не оборачиваться, Третьяков мог и промолчать. Впрочем, за спиной было тихо. Никто не гнался за беглецами. Даже постороннее присутствие в голове Павел прекратил ощущать — словно его неожиданно и милосердно отпустило жестокое похмелье.

Дверь на улицу тоже оказалась заперта, но Третьяков не решился повторно использовать револьвер. Хлипкую преграду — две картонных створки и целлофан на месте крохотного окошка, — он попросту выбил ногой.

- Где твоя машина? — Павел огляделся по сторонам. В грязноватом переулке, где очутились беглецы, транспорта было предостаточно; а вот движения — не наблюдалось. Некоторые авто стояли поперёк проезжей части, словно хозяева бросили их второпях, не потрудившись даже припарковать.

- Слишком далеко отсюда, с другой стороны дома, — ответил «ариец». — Придётся выбираться без неё. И искать укрытие — тоже.

- Где мы? — Задал Павел вопрос, который давно просился на язык. — В каком районе?

- Центр, — коротко отозвался Третьяков. — В двух шагах от Красных Ворот.

- Далеко до трёх вокзалов?

- Да нет, — слегка удивлённо пробормотал коллекционер. — До Каланчёвки метров двести, а там практически по прямой — километра не наберётся.

- Тогда слушай мою команду! — Управдом осклабился. — Двигаем к Комсомольской площади. Не оборачиваться, не останавливаться — ну, ты знаешь, не маленький.

- Ты сам-то знаешь, куда хочешь нас привести? — Недоверчиво поинтересовался «ариец».

- Не совсем, — Павел устало сгорбился. — Но больше нам деваться всё равно некуда.

- Идём, — решился Третьяков. — Каланчёвка — там.

Через три минуты они вышли на шумную улицу. Из тишины — в адскую свистопляску.

В этот раз путешествие по городу было долгим. Сперва — пешим. Павел сразу сообщил: предстоит добраться до платформы «Каланчёвская», неподалёку от площади трёх вокзалов. Приятно удивил Струве: не впадал в истерику, почти не отставал, был отличным ведомым. Правда, Павлу изредка приходилось поддерживать профессора под локоть, а иногда и брать за руку: тот, завидев высотные здания, запрокидывал голову и, казалось, пересчитывал зеркальные окна на самых верхних этажах. Управдом подозревал, колоссальные небоскрёбы Москва-Сити ошеломили бы видоизменённого Струве до печёнок. Но, в конце концов, справляться с изумлением у средневекового алхимика получалось неплохо. Зато Третьяков заметно нервничал, постоянно оборачивался, походил на охотничью собаку, насторожившуюся в предчувствии добычи. То убегал на пару десятков шагов вперёд, то, наоборот, мешкал за каким-нибудь поворотом.

Творившееся вокруг благодушия не добавляло. Напряжение висело в воздухе, дрожало нервным маревом. На широкой Каланчёвской улице толпились сотни авто. Подвывали движками, сигналили, иногда дёргались на месте, как паралитики. Медицинских и полицейских кордонов хватало. Они были выставлены таким образом, что перекрывали движение и по тротуарам, и по проезжей части, — потому пешеходы, в попытке их обогнуть, лавировали среди авто, а автомобилисты нахраписто и отчаянно направляли своих железных коней на тротуары.

Вероятно, до вспышки массового недовольства оставалось рукой подать. Если бы номинально перекрытое движение было перекрыто и официально, — со всеми атрибутами запрета, наподобие дорожных заграждений и знаков «Стоп», — стычки официалов с горожанами начались бы незамедлительно. Однако кордоны, серьёзно мешая движению на улице, не запрещали это движение по существу. Сменилась и тактика обращения медиков с прохожими. Последним не пытались больше измерять температуру или проверять зрачки. Никого не отводили в сторону, не задерживали. Всё, что делали медики, — вручали марлевые повязки тем, кто их ещё не имел. Павла и его спутников одарил хмурый небритый мужичок с красными от недосыпа глазами. Не проронил ни слова, не поднял взгляда. Павел не понимал, зачем выводят на улицы солдат, полицейских, а главное, врачей. Если сделать ничего не возможно. Если распространение эпидемии — не предотвратить.

- Так спокойней, — словно расслышав мысли управдома, пояснил Третьяков. — Не замечал, что больше всего нас пугает анархия? Все они выстроились здесь, чтобы мы верили: ситуация под контролем, — и не паниковали. Видимость порядка — сильно успокаивает. Надень повязку — без неё ты бросаешься в глаза!

Павел закрепил на лице кусок марли на резинке. Слегка удивился: в отличие от копеечных аптечных повязок, эта была многослойной и пошита довольно качественно.

Путь до железнодорожной платформы занял немало времени. Двигались с черепашьей скоростью, потому богомол, при желании, вполне мог бы догнать троицу: одиночка всегда быстрее группы. Однако Павел погони не заметил и, что важней, не заметил её и Третьяков.

Электрички ходили. При этом в расписании, похоже, имелись серьёзные изменения. Люди толпились у касс и выражали недовольство. Напор сдерживали полицейские, вкупе с небольшим подразделением спецназа. Бронежилеты и глухие шлемы внушали тревогу: они обозначали готовность служивых людей ко всему, готовность к худшему.

- Больше половины электричек — отменены. — Павел умудрился протиснуться к расписанию и вернуться с новостью. — Глупость какая-то. Полумеры.

- Задача — ограничить передвижение людей, постаравшись не посеять панику. — Отмахнулся Третьяков. — Всё правильно. Самые настырные потратят весь запал на то, чтобы покинуть город, а не на то, чтобы его сокрушить. Мы можем действовать дальше по твоему плану? Куда ты хотел нас вывезти? На природу? За кольцевую?

- Вообще-то нет, — смущённо улыбнулся Павел. — Я хотел проехать всего две остановки, до Дмитровской. Подумал, что с метро могут быть проблемы.

- Правильно подумал, — проскрипел незнакомый голос под ухом. Павел обернулся, как осой ужаленный. За спиной стоял старик, облачённый в высокие охотничьи сапоги и фуфайку. Казалось, таёжный лесник случайно забрёл в центр Москвы. — Метро с утра работало, а часов с двенадцати — под замком. — Старик хитро прищурился, раззявил беззубый рот. — В новостях сказали, угроза прорыва подземных вод. Враньё! Чёртово враньё! Они хотят, чтоб мы подохли, сидя по домам. А я не согласен. Я вот к сестре двинул, в Новый Иерусалим. Там и старуха моя похоронена. Если помру — рядом с ней буду, а не здесь, в камень закатанный!

- Электричка подходит! Готовься! — Выкрикнул Третьяков.