Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка

— Прямо? — рунолог наконец собрался с мыслями. — Если прямо, то… Многие из тех, кто занимается рунами, считают: изначально в футарке было не двадцать четыре, а двадцать пять рун. Но, на самом деле, пустая двадцать пятая руна — просто выдумка. Она не упоминается в Эдде… Её нигде нет. Хотя многие из наших в неё верят. Считают, что это — руна Одина…

Владимир взял со стола кусочек дерева и принялся вертеть в руках.

— Так что она означает, эта руна Одина?

— Михаил… Поймите, я двенадцать лет занимаюсь рунами, я… у меня очень серьёзный опыт. И я вам говорю точно: этой руны в природе нет, и никогда не было.

— Замечательно. В природе нет. В вашем мешке — есть. И что?

— И в моём… наборе… её тоже нет.

— Нет? А это что? — я снова указал на несуществующую руну в его руках.

— Не знаю. Там, в мешке, их было двадцать четыре. Можно пересчитать. Тот, кто занимается рунами, делает футарк сам, собственными руками. Обязательно. Я не делал этой руны. Я не верю в неё, понимаете? Её нет, — Владимир смотрел на меня уже не с настороженностью и без всякой задумчивости. Человек, прикоснувшийся к необъяснимому. И тут стало страшно мне.

— А как же тогда она?..

— Не знаю. Руна Одина — вымысел, её не существует…

Почему-то в памяти всплыла мраморная лестница и два голоса: «Может, микрофон не работал?» — «Там даже твой кашель слышно! Микрофон работал, а музыки не было!»

— Хорошо. А если существует? Что она значит?

— Те, кто в неё верят, говорят, это — руна Слепой Судьбы.

— То есть? Вы-то что планируете с этим делать?

Владимир, положив на стол свою пустую руну, принялся теребить висящий на шее «молоточек».

— Ничего. Работать с вашей девушкой я не стану, — подойдя к насесту, он погладил ворона. Тот даже не шелохнулся. — Единственное, что я могу посоветовать — вам лично — держитесь от неё подальше. Это всё.

— Так… — я вздохнул — опять двадцать пять! — А кто-нибудь ещё… Вы не знаете кого-нибудь, кто с ней может поработать?

«Держаться подальше»? А вот не дождётесь!

Владимир снова задумался и снова погладил ворона. Огромная птица слегка опустила голову, подставляя для ласки шею, но глаз не открыла.

— В принципе… Такого уровня… Наверное, нет. Хотя… Пожалуй, знаю. Правда, я не уверен, что она ещё работает… — он подошёл к столу и принялся листать толстую тетрадь, исполнявшую, видимо, роль телефонной книги. — У неё в последнее время, я слышал, были проблемы со здоровьем… Но если она согласится вас принять… Вообще, я не припомню такого случая, когда бы она отказалась… Ага, вот. Вы записываете? Пишите: Клавдия Васильевна…

Что может быть хуже, чем ощущение собственного бессилия? Наверное — если поддаваясь ему, начинаешь раздражаться на того, кому ты не в состоянии помочь.

Мне казалось, скажи Яра хоть одно слово — и я начну изо всех сил пыжиться, кричать, что порву старуху на какой-нибудь флаг, беситься, ругаться… короче, — начну вести себя так, что потом мне будет стыдно. Этакая попытка сохранить лицо, из-за которой оно будет потеряно окончательно. Стыдно мне было и сейчас. Потому что обещал. Обещал и не сумел. Мысль, что оба отказа не зависели от меня, и, в общем-то, себя мне упрекнуть не в чем, я отмёл. А мысль, что её вины в этом тоже не было — даже не возникала. Усилия, потраченные впустую… И тогда на смену стыду пришла ярость, застелившая всё вокруг. Потом снова будет стыд, уже — из-за этой ярости. Если дать ей волю. Стоит Яре сказать хоть слово.

Но Яра молчала. И там, на кухне, где ставший в моё отсутствие приветливым старик в тренировочных штанах угощал её чаем. И в машине. Она не стала расспрашивать, о чём говорил рунолог. Похоже, всё и так было написано на моём лице. Коротко поблагодарив старика, Яра пошла к выходу. Стоявшему на пороге своей комнаты Владимиру она просто кивнула. Из комнаты послышалось хлопанье крыльев.

Когда я парковался у нашего подъезда, начался дождь. Не слишком сильный, но занудный, затяжной. Осенний дождь. Не дожидаясь пока я закрою машину, Ярослава быстрым шагом пошла к парадному. В других обстоятельствах я бы решил: обиделась. И бросился бы следом. Сейчас — …

Я шёл шагах в десяти за ней, когда тёмная фигура отделилась от тени козырька над парадным.

Вот чего я, со всеми нашими паранормальными похождениями, не ожидал, так это… Яра! Но фигура метнулась мимо неё.

Удар по лицу и истошный крик Яры почти совпали во времени. Среагировать я не успел, но удар вышел не сильный.

Было не особенно больно, голова была ясной. Я не дрался уже очень давно — кажется, ещё со школы. Однако, помнил точно: если хочешь вывести человека из строя, бить надо вовсе не по лицу…

Я ударил вслепую. Туда, где у противника должен был заканчиваться живот, и, по идее, начинались рёбра. В самую середину. А, судя по тому, как он скорчился и упал на колени, удар пришёлся как раз по мечевидному отростку. Безотказный приём.

По правилам уличной драки без правил, противника надо было добить. Но, оседая на асфальт, он чуть повернулся, на его лицо упал подкрашенный дождливыми блёстками свет фонаря… и я опешил.

Вот уж чего-чего, а этого я не ожидал! А потому и не стал бить.

— Что случилось?! — перепуганная Яра уже подбежала ко мне. Какая бледная! Капельки воды тускло искрили на её щеках. На моём лице они бесследно исчезали. Испарялись. Я их почти не ощущал.

— Скотина! — простонал сквозь зубы Ромка, пытаясь подняться.

— Это я — скотина?! — мне показалось, я не сказал — прорычал эти слова. Вся моя ярость, весь гнев на собственное бессилие встали во мне девятым валом и выплеснулись наружу. Руки дрожали, но это был не страх — бешенство. Добью!

Ярослава, поняв, что сейчас будет, встала между нами и схватила меня за плечи.

— Мишка! Не надо! Ты что, не узнал, кто это?!

— Я не узнал?! Я-то как раз узнал! — я тяжело дышал, пытаясь сдержать ярость. Когда понимаешь, что в ярости — значит, уже не в ярости. Но руки по-прежнему дрожали.

Ромка, кашляя, пытался встать. Насколько я помню, разогнуться после такого нелегко. Боль не даёт.

— Ты что с ним сделал?! — Яра хотела уже нагнуться к нему, но Ромка оттолкнул её руки и, держась за ограду газона, привстал сам.

— Я сделал?! — возмутился, было, я, но потом сообразил, что наша стычка произошла быстро, и Яра могла просто не разглядеть, кто кого ударил первым. — Я сделал?! Смотри! — я повернулся под свет фонаря и запрокинул голову.

— Ой! — фонарь светил прямо в глаза, но я ощутил лёгкие пальцы на моей скуле. — Синяк будет!

— Да бог с ним! — я опустил голову и взглянул на Ромку, всё-таки поднявшегося на ноги. — Ты что, совсем от белочки своей охренел?!

— Скотина! — снова прошипел Ромка, отплёвываясь, и, видимо, намереваясь продолжать потасовку.