Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка

— Мало тебе?!

— А ну прекратите! Оба! — Ярослава стояла между нами, глаза её сверкали, а её голос напомнил мне повелительные интонации Ларисы. — С ума сошли?! Взрослые мужики!

— Кто это? — выдохнул Ромка уже менее агрессивно, заинтересованно глядя на Яру.

— Не помнишь? — ехидно поинтересовался я, и передразнил — «Скажите, девушка, а в „слове о полку Игореве“, это не про вас написано».

— Не… — Ромка, как мне показалось, смутился. Видимо, всё-таки, что-то вспомнил. — Не помню…

— Ну, тогда позволь представить: Ярослава, моя девушка, — я переглянулся с Ярой. — Ну, тебе этого… представлять не надо.

Яра постепенно успокаивалась. Чёрт возьми! Та сильная, властная женщина, только что стоявшая между двумя готовыми друг друга убить мужчинами, и вот эта перепуганная девчонка — один и тот же человек! С ума сойти, как же… Как мне повезло! Не сейчас, а вообще, в жизни! Никому, никому и никогда не отдам! Ни старухе этой, никому!

Ромка мрачно переводил взгляд с Яры на меня и обратно.

— Может, объяснишь, какая муха тебя укусила? — ярость, застилавшая мне глаза, прошла совершенно.

— Муха? — он нехорошо улыбнулся — Муха, значит?

Оказалось, сегодня днём к нему заезжала Аллочка. Свои многочисленные вещи она давно уже вывезла, но, видимо, не все. Между розысками какой-то чрезвычайно ценной туши для ресниц и не менее необходимого осенью купальника она и сообщила Ромке, что человеку свойственно ошибаться, но это не беда, главное — уметь признать и исправить ошибки. Её же ошибка — теперь она ясно это осознала — состоит в том, что она ушла от Миши. И пока обалдевший Ромка переваривал услышанное, Алла с восторгом поведала: оказывается, все эти годы Миша её любил и надеялся, что она осознает свою ошибку… и вернётся. Вот это — мужчина, настоящий рыцарь, сказала она, умеющий любить, прощать и ждать свою даму сердца… И дальше всё в таком роде.

Взгляд Ярославы говорил: она не верит… вернее — не хочет верить.

— Ерунда. Бред. Во-первых, мы с ней по взаимному согласию разошлись. А во-вторых — сколько лет уже прошло! Я о ней и думать забыл… — я вдруг понял, насколько устал за сегодняшний день. Что-то доказывать не хотелось.

— Да?! — Ромка торжествовал — Может, она и в гости к тебе не приезжала?! На днях? А? — торжество сменилось яростью — Может, и с работы не ты меня ушёл?!

— Слушай, я тебя не… — я мысленно махнул рукой, всё равно без толку — Ну, приходила. И что?

— Предатель!

— Я предатель? А тебе напомнить, кто от кого и почему в институте по закоулкам шарахался? И кого пришлось в столовой выслеживать? А теперь ты у нас — униженный и оскорблённый?! — Ромка молчал. Я опять начал заводиться. — Как вы меня уже достали! То Алла с какими-то намёками приезжает, то мать твоя звонит, ругается! Жизнь мне испортить грозит! Что вам всем от меня надо?! Вот тебе лично от меня что надо?

— Мне морду тебе набить надо! — хрипло отозвался Ромка. По лицу Ярославы скользнула тень.

— Не судьба. Ещё что?

— Алла… погоди, тебе мать моя звонила?!

— Представь себе! Оказывается, я тебя спаиваю! По твоим же словам, кстати! — Ромка, кажется, собирался что-то сказать, но не успел — зазвонил телефон. Мой.

Это называется — помяни чёрта.

— Алла, — я снял трубку — Да, Алла, я слушаю. Ромочку потеряли? А он тут, сражаться за тебя приехал. Что? Бить, говорю, меня собирался. Нет, руки-ноги целы. Нет, трезвый. Удивительно. Да, правда, трезвый. Что, трубку? Передаю.

— Скажи ей, что ты жив и трезв, — я передал ему телефон.

Ромка отошёл на пару шагов.

— Алёк! Да я… Живой. Целый и невредимый. Да. И маме скажи… Нет, трезвый. Пусть не нервничает… Что? — он помолчал, видимо, слушал. — Уже еду! — ответил он наконец; теперь его голос звучал с подъёмом. — Алёк! Я уже выезжаю! Да, прямо сейчас!

Он молча вернул мне телефон и отвернулся.

Ушёл Ромка так и не сказав ни слова. Даже не попрощавшись.

— Извини… — единственное, что я мог сказать.

Дождь усилился. Мы стояли у окна в моей комнате.

Больше всего я боялся, что Яра что-нибудь спросит… И я не смогу ответить. Пока мы поднимались ко мне, я несколько раз встретил её взгляд… Такой, словно мы только что познакомились, и она меня совсем не знает.

— Это ты меня прости… — она говорила тепло и тихо, и у меня отлегло от сердца — У тебя, оказывается, своих проблем полно… а тут ещё я со своими…

— Яр! Мы обязательно что-нибудь придумаем!

Она подняла глаза. Бедная замученная девочка!

— Я очень устала… мне надо поспать. Я просто не могу сейчас об этом думать… не хочу.

Ярослава заснула почти сразу. Её руки, казавшиеся обычно прохладными, были горячими, как огонь. Обняв меня, она прижалась к моему плечу и задышала глубоко и ровно.

Похоже, сказались переживания последних часов: заснуть мне никак не удавалось. Такое чувство, будто устал настолько, что спать уже невозможно. Вспомнились слова рунолога: «Держитесь от неё подальше». Подальше? На Ярославу он всё время смотрел так, словно нападения от неё ожидал. Что ему наговорила Лариса? И что такого она сама увидела в Яре? Позвонить, спросить? Нет. Как будто снова открытая ладонь возникла передо мной, и загораживает, запрещает… Нельзя звонить. Но и жить вот так, не зная… тоже нельзя!

Хотя, конечно, главное не «что», а — «что с этим делать». А что делать? Держаться подальше? Нет! Это я сегодня решил окончательно. Никаких «подальше». «Слепая судьба»… Не может быть, чтобы не было способа… Надо будет завтра как следует подумать, поднять литературу по теме… Эх, даже посоветоваться не с кем!

И лицо слева побаливает… От чего бы? А ну да, Ромео Витольдович.

Ярослава вздохнула во сне и прижалась ко мне всем телом. Какой мужчина сможет заснуть, когда… вот так…

Ладно, пойти, что ли, чайку попить? Всё равно ведь не усну…

Зажигать на кухне свет мне не захотелось. Хотя, конечно, Яру бы он не разбудил. Её сейчас, наверное, и пушкой не разбудишь.

Странно. Куда я поставил чайник? На столе его почему-то не оказалось. Чашки, заварка — всё здесь, а чайника нет. На подоконнике? В раковине?

Придётся всё-таки включить свет…

Я едва не вскрикнул от неожиданности: в дверном проёме стояла тёмная фигура. Она едва выделялась из окружающей темноты, словно вырастала из неё.

— Яра? — не знаю, на что я рассчитывал, спрашивая? На обман зрения? На чудо? Ещё до того, как задать вопрос, я точно знал: не она это, не она!

Фигура в дверях покачнулась и сделалась отчётливей. Одновременно с этим движением послышался звук…

Пение. Звук стал пением. Тёмная фигура пела то ли вовсе без слов, то ли я просто не мог их разобрать… Но в пении этом было что-то такое, от чего волосы встали дыбом у меня на затылке. Когда-то я слышал похожее пение. Вернее — похожую мелодию, тоже лившуюся не ровно, а рывками снизу вверх и обратно — какая-то этнографическая запись… Но та песня была образцом самой обычной народной лирики. Типа — «Полно ли, солнышко…» А сейчас… Мне вдруг показалось: я уже не стою, а лежу. А на меня сверху навалился огромный камень, не дающий даже как следует вздохнуть.