Кассандра Клэр - Механическая принцесса

Комнату заполнял тихий голос Уилла. Каштановые волосы Тессы рассыпались по подушке, она лежала на боку и нежно смотрела на юношу, склонившегося над книгой. Та же нежность чувствовалась и в интонациях Уилла, и эта нежность была столь глубокой, что Шарлотта, отступив, бесшумно притворила дверь.

Она шла по коридору, и вслед ей неслось:

«…Я не могу следить за папой – надеюсь, что это не слишком смело сказано, – как бы мне этого ни хотелось. Но все-таки хочу верить, что если они замышляют обмануть папу или предать его, то чистая дочерняя любовь и правда восторжествуют» [41].

Зал совещаний заливал свет. На возвышении были начертаны два круга, а между ними руны: Знания, Навыков и Мастерства, руны, символизирующие имя Софи, и связующие знаки. Сама девушка стояла на коленях в центре. Распущенные волосы, темными волнами струившиеся по доспехам, доходили ей до пояса. В лучах света, льющихся из-под купола, девушка была очень красива.

Над ней с Чашей смерти в поднятых руках стояла Шарлотта, одетая в просторную консульскую мантию.

– Возьми Чашу, София Коллинз, – сказала она, и все затаили дыхание.

Зал не был забит до отказа, но на скамье, где сидели Тесса, Уилл, Гидеон, Габриэль и Сесилия, а рядом с ними Генри в своем кресле, мест больше не было. В ожидании Вознесения Софи они подались вперед. По краям возвышения, склонив головы в капюшонах, стояли Безмолвные братья, они казались высеченными из мрамора.

Шарлотта протянула Чашу Софи, и та осторожно взяла ее в руки.

– София Коллинз, готова ли ты отказаться от мирской жизни и пойти по пути Сумеречных охотников? Готова ли ты принять кровь ангела Разиэля и почитать ее? Готова ли ты служить Конклаву, следовать Закону и Соглашению, подчиняться приказам Консула? Будешь ли ты защищать мирян, зная, что единственной благодарностью и наградой за это будет только честь, которую нельзя уронить?

– Готова, – твердо ответила Софи.

– Готова ли ты стать щитом для слабых, светом во тьме, истиной среди лжи, башней среди половодья, глазом, способным видеть, когда остальные слепы?

– Готова.

– Готова ли ты после смерти отдать свое тело на сожжение нефилимам, чтобы они использовали его пепел для строительства Города костей?

– Готова.

– Тогда пей, – сказала Шарлотта.

Тесса услышала, как Гидеон затаил дыхание. Эта часть ритуала таила в себе опасность – плохо подготовленный или недостойный кандидат мог погибнуть.

Склонив темноволосую голову, Софи поднесла Чашу смерти к губам. Тесса в страхе подалась вперед. Уилл накрыл ее ладонь своей рукой, и теплая тяжесть принесла девушке успокоение.

Софи сделала глоток.

Вокруг нее и Шарлотты вспыхнул холодный бело-голубой свет, полностью скрывший обеих. Тесса зажмурилась. Когда свет стал меркнуть, она открыла глаза и увидела Софи. Кубок в руках девушки сиял. Софи протянула его Шарлотте, и та широко улыбнулась:

– Теперь ты дитя нефилимов, в тебе течет кровь Ионафана. Нарекаю тебя Сумеречной охотницей, София. Встань.

Под одобрительные возгласы собравшихся Софи встала. Сильнее всех выражал свой восторг Гидеон, и Софи ответила ему счастливой улыбкой.

Вдруг по полу побежали быстрые, юркие тени. Тесса изумленно подняла глаза к куполу и увидела, что за стеклами кружатся белые хлопья.

– Снег, – тихо шепнул ей Уилл, – с Рождеством тебя, Тесса.

В тот же вечер в Институте состоялся ежегодный рождественский бал. На улице по-прежнему шел снег, но в Институте было тепло и уютно. Огромные окна сияли отраженным светом, бросая золотистые отблески на пол. Зал для танцев широко распахнул свои двери и наполнился народом.

Сумеречные охотники отмечали Рождество не как все. В дальнем конце зала стояла пушистая, до потолка, ель, но игрушек на ней не было. (Когда Уилл спросил Шарлотту, откуда она взялась, та лишь махнула рукой и сказала что-то про Магнуса.) На ветвях горели свечи, отливающие золотом.

К канделябрам вдоль стен были прикреплены хрустальные руны, и от них по залу разбегались радужные блики. Стены украшали венки из остролиста и плюща, перевитые веточками омелы; одну из них привязали к шее Чёрча, и теперь кот свирепо тряс головой, явно недовольный посягательством на его свободу.

Тесса еще никогда не видела такого количества угощений. Столы ломились от индюшатины, курятины, зайчатины, ветчины и пирогов, тонюсеньких сэндвичей, мороженого, бисквитов с вином и взбитыми сливками, бланманже, рубинового желе, ромовых баб, пудингов, политых горячим бренди, разнообразных сладостей и больших серебряных чаш с рождественским пуншем «Бишоп». Всех приглашенных ждали мешочки с подарками; мешочки были с секретом – в зависимости от заслуг, каждый получал либо уголек, либо кусочек сахара, либо красивый лимонный леденец.

Незадолго до прибытия гостей обитатели Института, устроив чаепитие, тоже обменялись подарками. Шарлотта, сидя на подлокотнике кресла Генри, рассматривала милые детские вещицы. Ребенок должен был родиться в апреле, и его решили назвать Чарльзом.

– Чарльз Фэйрчайлд, – гордо объявила Шарлотта, разглядывая связанное Софи одеяльце, в углу которого красовалась монограмма «ЧФ».

– Чарльз Бьюфорд Фэйрчайлд, – поправил жену Генри.

Шарлотта скорчила недовольную гримасу.

– Фэйрчайлд? – подавив улыбку, спросила Тесса. – А почему не Бранвелл?

– Теперь я Консул. Мы решили, что в этом случае ребенку лучше носить мое имя. Генри не возражает. Правда, дорогой?

– Совершенно не возражаю, – кивнул Генри. – Тем более что Чарльз Бьюфорд Бранвелл на слух воспринимается неважно, в то время как Чарльз Бьюфорд Фэйрчайлд звучит просто изумительно.

– Генри…

Зал постепенно заполнялся. Женщины в золотистой тафте, тончайших темно-синих шелках и красном атласе, мужчины в элегантных фраках, даже не верилось, что большинство из них – Сумеречные охотники, и их обычный наряд – перемазанные в крови доспехи.

Рядом с Гидеоном стояла сияющая Софи; на ней было элегантное зеленое бархатное платье. Сесилию, всю в голубом, повсюду сопровождал Габриэль – длинные руки, длинные ноги, взъерошенная шевелюра и выражение полного восторга на лице.

В очаге полыхало огромное рождественское полено. В сетках над камином были развешаны позолоченные орехи, краснобокие яблоки и разноцветная воздушная кукуруза. Играла тихая, трогательная музыка, и (на этом настояла Шарлотта) пела Бриджит, однако на этот раз ее песня была вполне благозвучной: