Виталий Вавикин - Вендари. Книга вторая

«Но охоту на древних никто не отменял», – думал Илир, продолжая следить за театром Саши Вайнер. Иногда безумие подбиралось к нему достаточно близко, и он с трудом сдерживался, чтобы не пустить кровь случайному прохожему. Инстинкты были сильны, и вдали от центра, где находилась Мать, контролировать природу становилось крайне сложно. Чтобы побороть инстинкты, Илир заставлял себя думать о Габриэле Хадсон, думать о женщине, которая дала жизнь всему Наследию, о женщине, которая жила еще в те времена, когда со своими инстинктами боролся первенец Наследия – Эмилиан. Илир вспоминал, как вместе с ней он посещал могилу Эмилиана, надгробие которой было украшено мраморной статуей пробуждающейся ото сна женщины. Габриэла говорила, что это точная копия созданной известным скульптором пять столетий назад статуи под названием «Утро».

– Скажи, разве она не похожа на вас? – спрашивала она Илира. – Посмотри, подобно утренней заре она просыпается от ночных грез. Черты ее лица полны страданий, а молодое тело изгибается, словно от внутренней боли.

После Илир часто приходил к надгробию предка, но уже не ради почтения и памяти. Приходил только лишь для того, чтобы увидеть эту статую, понять ее, заглянуть за границы камня и постичь смысл того, что сказала ему Габриэла, их Мать.

Сейчас, в Нью-Йорке, уничтожив гнездо Дикого Наследия, он приходил к театру Саши Вайнер, чтобы наблюдая за ним тоже что-то понять, заглянуть за этот холодный камень, где скрывался древний по имени Клодиу, которого он чувствовал и сквозь толстые стены. Древний, чувства и мысли которого были не похожи на его сородичей, встреченных Илиром прежде. «Может быть, – думал он, – Клодиу отличается от остальных древних так же, как Эмилиан отличался от Дикого Наследия?» Но потом он увидел охотников, которые приехали сюда, чтобы выследить и убить слугу древнего, увидел Макса Бонера и Мэйдд Нойдеккер… Особенно Мэйдд Нойдеккер.

Никогда прежде Илир не чувствовал ничего подобного. Что-то всколыхнулось в груди, потянуло его к этой женщине. Он заглянул в ее мысли. «Новые Люди» – так называл этот вид Эмилиан. Вид, который был так же молод, как Наследие. Илир видел историю Мэйдд, видел ее мысли, но притягивало его что-то другое. Что-то до боли простое и понятное. И так было до момента, пока в череде пьянящих образов и мыслей он не увидел древнего, Гэврила, которого Мэтоксы держат в подвале своего дома, не увидел Отца, которого Эмилиан хотел убить первым. Эта история была частью Наследия, частью их жизни. И вот теперь Отец был найден.

Волнение было таким сильным, что Илир несколько часов не мог двигаться, не мог думать – стоял и вспоминал, снова и снова, то, что увидел в мыслях Мэйдд Нойдеккер, в мыслях женщины, мать которой служила Гэврилу, в мыслях женщины, к которой Илир чувствовал влечение. Потом Мэйдд Нойдеккер и Макс Бонер уехали, нырнули в ночь, скрылись на старой машине Макса. Илир видел в их мыслях, что они едут в Портленд, едут туда, где могут найти нужные им ответы. Но для Илира поиск ответов был другим. Слуги древних не интересовали его.

Всю ночь он оставался на улице и смотрел на театр Саши Вайнер, словно его ответы были здесь. Но чем настойчивее Илир пытался найти ответ, тем больше появлялось новых вопросов. Вечность Древних. Мгновение Наследия. И где-то между этими крайностями – люди, чью кровь пьют Древние и Наследие. И люди, которые пьют кровь Древних. Сильные люди, совсем не похожие на своих собратьев, не похожие на слуг. Люди, в природе своей подобные Мэйдд Нойдеккер. Они казались Илиру родственными душами – такие же молодые, такие же сильные. Но как им удалось пленить древнего?

Лишь утро и солнечный свет заставили Илира оставить Бродвей и театр Саши Вайнер, скрыться в своем убежище. Квартира, где он остановился, была большой. На высоких окнах закрытые жалюзи. Тишина. Илир не хотел тратить время своей короткой жизни на сон, но сон пришел за ним, забрал его в свое царство. Сон, который вместо ответов показал ему гнездо Дикого Наследия. Оплодотворенная женщина уже не кричала, уже почти не жила. Десяток гнусных тварей пожирали ее утробу, набирались сил, чтобы выбраться на свет. Илир не хотел смотреть, но сон не позволял ему уйти, не позволял пошевелиться. Глаза женщины были открыты, и она смотрела на него, прося лишь обо одном – убить ее, прекратить эти страдания. Но он не мог. Когда женщина поняла это, по ее покрытой потом щеке скатилась одинокая слеза.

Потом дети Дикого Наследия начали выбираться из нее. Крохотные, уродливые. Они напоминали Илиру крыс, которые кишели в канализационных тоннелях, где зачастую гнездилось Дикое Наследие. Окровавленные уродцы оглядывались, принюхивались, подбирались к своей матери и, выпустив зубы-иглы, начинали пить ее кровь. А когда крови в этом теле уже не оставалось, они принимались за плоть. Рычали друг на друга, дрались за печень и сердце, которые вырвали из тела Матери. А сон не позволял Илиру закрыть глаза, чтобы не смотреть на это. Наоборот. Сон разжигал в нем интерес. Сон оживлял голод.

Илир даже не сразу понял, что стал одним из Дикого Наследия. Он зарылся лицом в брюшную полость давшей ему жизнь женщины и пытался добраться до ее почек, а потом, когда наступила недолгая сытость, он почувствовал дикое, всепоглощающее вожделение. А сон, этот дикий, кошмарный сон оживил родившую его женщину, изменил ее лицо. Илир задрожал, узнав в женщине Мэйдд Нойдеккер. Желание вспыхнуло. Дикое, беспощадное. Женщина закричала, но крики лишь сильнее распалили его страсть.

Он навалился на женщину, стал тем, за кем охотился всю свою недолгую жизнь. И в этом был смысл. В этом была жизнь. И плененный Отец – Гэврил, лежал привязанный к столу и одобрительно смотрел на своего Сына Илира. И все это среди слез, криков и крови. Среди безумия, голода, страсти. Среди крыс, грязи и сточных вод, которые медленно текли по искусственным каналам канализации. Здесь. Рядом…

Илир проснулся, но россыпь чувств и эмоций еще долго преследовала его, занимала все мысли. Сон оживил тени, и теперь они клубились в самых темных углах комнаты. Голодные тени. Илир смотрел на них и не знал, сможет ли контролировать эти жуткие крупицы его самого. И тени, казалось, знали о его сомнениях, чувствовали их. Тени, жизнь которых была ограничена ночью. Утром за ними придет смерть. Илир знал, что нужно удержать их лишь в эту ночь. Но тени не хотели подчиняться. Тени подняли бунт. Густые, темные. Они покидали свои убежища и подобно голодным псам пытались наброситься на своего хозяина. И контролировать их становилось все сложнее и сложнее. И еще этот минувший сон, в котором не было ничего кроме безумия, но в этом безумии Илир находил какое-то странное успокоение. И тени чувствовали это. И чтобы победить их, нужно было сначала победить свой сон, свои чувства. Победить или быть побежденным…