Нелла Тихомир - Призрак гнева

Бран нахмурился. Аса поспешно добавила:

— Я ни на что не намекаю.

— Конечно, не намекаешь, — сказал Бран. — Чего намекать, если ты уже в открытую Уллу во всех грехах обвинила.

— Нет! Нет… Я не обвиняла. Я не думаю, что она… нарочно. Просто она злится, а уметь-то она разное умеет, вот и…

— Вот и насылает на тебя плохие сны, — продолжил за Асу Бран. — Так, да? Ты мне это сказать хотела, Аса?

Она опустила голову.

— Ясно, — выговорил Бран.

— Я не думаю, что причина в ней, — сказала Аса.

— Да неужто? Тогда в ком же?

Аса поежилась.

— Это Видар, — ответила она. — Это он. Он ее или подговорил… или заставил.

— А, по-моему, это у тебя крыша едет, Аса.

— Я знала, что ты не поверишь.

— Нет, ну, ты сама себя послушай. Никому нет другого дела, как только сны на тебя насылать! Совсем уже.

— Но это не просто сон! — умоляюще воскликнула она. — Ты не дослушал!

— Аса, это сон, — ответил Бран. — Сон, понимаешь? Если из-за каждого сна колотиться башкой о стену, будет дырка! Мне и самому такие сны снятся, что…

Аса сказала:

— Это не просто сон. Послушай же меня!

— Зачем? — осведомился Бран. — Я тебя уже час слушаю. Ты только и делаешь, что поливаешь грязью брата и сестру. Надоело.

— Это не так.

— Я не глухой.

— Ничего подобного!

— А я сказал, хватит. Я не желаю слушать гадостей об Улле! Я ее люблю. Она — моя жена. Вы ей вдоволь в душу наплевали. Посмотри, до чего вы ее довели. Может, достаточно, а?

— Я ее не доводила! — вскрикнула Аса. — Она сама себя довела!

— Заткнись!

— Не приказывай мне! Кто ты такой? Ты здесь никто! Здесь ничего твоего нету! Ты нищий и… и самозванец! Здесь все моему отцу принадлежит! И твоя, с позволения сказать, жена — тоже! Не смей на меня орать, пустое место!

— Да, — тихо молвил Бран. — Ты права. Ничего моего тут нету. Да мне от вас ничего и не надо. Вот только если я пустое место, зачем же ты сюда пришла?

Ее губы задрожали.

— Потому что дура, — произнесла она. — Потому что… потому что думала, ты человек, а ты… ты… — слезы потекли по ее щекам. Она вытерлась ладонью. — Я пришла, потому что мне больше не к кому было, а ты… Я у тебя уже неделю прощения прошу, а ты… Ты не лучше Видара. Если меня завтра на костер поволокут, ты туда хворосту подбросишь. Я думала, ты человек. Когда ты меня в сарае защитил, ты зачем это сделал? Зачем? А? Зачем? Ты же меня готов в клочки разорвать. Я верила, что ты, а ты… — она провела руками по щекам, по глазам, по губам, опухшим от плача. Бран проговорил:

— Я хочу, чтобы ты знала: я тебя не ненавижу. И готов тебе помочь, в разумных пределах. Я даже твоему отцу готов помочь, если действительно потребуется. Но Улла… Уллу я вам трогать не дам, и гадости о ней слушать не намерен. Как ты к ней относишься — твое дело. При мне гадостей о ней изволь не говорить. Это все, добавить нечего.

Аса утерлась рукавом. Чуть погодя спросила:

— Ты за нее любому глотку перегрызть готов, да?

— Да, — твердо молвил Бран. — Да, готов. Тебя это колышет?

Она опустила голову. Пару минут оба молчали, потом Аса сказала почти шепотом:

— Счастливая она.

Бран ничего на это не ответил.

— Знаешь, — Аса подняла глаза. — А ведь ты мне и правда тогда понравился, еще вначале, и… и до сих пор нравишься.

Бран молчал.

— Ты странный парень, — сказала Аса. — На тебя ведь бабы просто вешаются. Разве нет?

— Я к этому стараний не прикладывал, уж поверь.

Аса грустно улыбнулась:

— Верю. Я ведь тоже на тебя вешалась, если помнишь, потому и говорю. Я тебе не нравлюсь?

— И вот чего ты опять начинаешь, — с досадой сказал Бран.

— Нет, серьезно, — не отступала Аса. — Ведь я красивее сестры. Признайся. Разве нет?

Бран пожал плечами:

— У каждого свой вкус.

— Ты не ответил. Я красивее?

Бран помолчал, разглядывая ее.

— Да. Ты очень красивая, — ответил он. — Даже когда плачешь. Ты, наверное, и вправду красивее всех, кого я видел.

— А ты все равно выбрал ее. Почему?

— Господи, тебя это прямо с ума сводит, я погляжу.

— Не воображай о себе, не сводит. Просто интересно. В ней что-то есть такое, чего нет во мне?

Бран поднял брови.

— Ну, если хочешь знать… Конечно, есть. Я ведь тебе это говорил. В капище, не помнишь?

— Как не помнить, помню. Да вот только… Ты мне это тогда со злости сказал. Я же не дура, понимаю. Ты со злости сказал, я со злости сказала, и отец… со злости… А теперь сестра… тоже со злости.

— Предупреждаю: еще слово, и я…

— Успокойся, — ответила она. — Я молчу, ничего плохого про нее больше не скажу. Как можно говорить плохое, когда… когда люди так любят, — на ее глаза опять навернулись слезы. — А знаешь, ведь это правда. Я действительно завидую. Я ей завидую. Если бы и меня так кто-нибудь любил! Если бы и у меня было… такое, как у вас. Вам тут почти все женщины завидуют. Любой женщине охота, чтоб ее вот так любили! Говорят, что мой отец вот так же мою мать любил, с ума по ней сходил. Я бы все отдала, чтобы и у меня… И неважно, что после будет. После… можно и умереть.

Бран молчал. Аса шмыгнула носом и тихо произнесла:

— Ты хороший человек, я знаю. Прости, что орала на тебя… и за то, что наговорила тут, тоже прости. Сестра поправится, вот увидишь. Не переживай.

Аса замолчала, и Бран молчал. Они застыли в магическом круге света, очерченном костром. Костер был между ними, как граница, что, разделяя, связывала их.

Заскрипела дверь, дохнуло холодом, огонь метнулся, прижимаясь к полу, как напуганное живое существо. В полосу света вышел Грани с корзинкой в руках, и замер, увидев Асу.

— О… ты здесь, — промолвил он.

Она встала и запахнулась в плащ:

— Уже ухожу. Не буду мешать.

Бран поднял голову.

— Аса, ты… — начал он, но она перебила:

— Нет, я потом… как-нибудь потом. Попозже. Спокойной ночи.

Она пошла к порогу.

— Спокойной ночи, — растерянно промолвил Грани. Взглянул на Брана. Тот отвел глаза и промолчал.

В поселке только и разговоров было, что о новой сходке.

Погода испортилась. Упали морозы, день и ночь мела метель. Люди сидели по домам, лишь изредка высовывая нос наружу.

И — с утра до вечера они судачили.

Больше всего споров было о том, отменит конунг сходку, или нет, выдержит ли он, хватит ли смелости. Устроят ли им с дочкой Божий Суд, а если да — что будет? А вдруг окажется, что Видар прав? Кто тогда станет конунгом? Сигурд? Или, пронеси нас боги, Видар? Или, чего уж хуже, им придется меж собою воевать?!

Три дня до сходки поселок не затихал. Большинство не сомневалось: то, что говорят про конунга и Асу — правда. Доказательством им был не Видар, а Уллины слова. Улла еще никогда не ошибалась, говорили они. Надо устроить Божий Суд, говорили они. Ведь это боги велели ясновидящей сказать то, что она давеча сказала! Ясно, как день: конунг в связи с дочерью.