Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Не бойся, говорит ласковый голос.

Перед Ашам возникает женщина – она горит, прекрасное лицо полыхает состраданием и гневом.

Ашам силится крикнуть – никак.

Ты ошеломлена, говорит женщина. Это естественно.

Она протягивает огненную руку. Ну, давай.

Я не понимаю.

Женщина улыбается. Ну вот. Молодец.

Ашам ничего не сказала, однако женщина ее слышит.

Ты слишком стараешься, говорит она. Пусть это выйдет само собой.

Что?

Это.

Так?

Великолепно. Потихоньку научишься. Женщина улыбается. Меня зовут Габриэлла.

Твоя одежда, говорит Ашам. И волосы.

Я знаю. По утрам целую вечность привожу себя в порядок.

Ашам не знает, что сказать.

Шутка, говорит Габриэлла.

А! Беседа успокаивает. Ашам озирается. Где я?

В общем, там же, где и была.

Я… есть?

Да.

Где?

А если самой посмотреть?

Как?

Смотри, говорит Габриэлла.

Это требует большого напряжения. Все равно что стоять на голове или балансировать на одной ноге. Только дело не в физическом, а волевом усилии. Обзор качается, словно новорожденный птенец, взгляд спотыкается о дымки печей для обжига, контур недостроенной башни, изгвазданные крупы мулов.

Молодец, говорит Габриэлла. Очень хорошо.

Ашам видит людскую суету, обломки подмостей.

Там я? Мое тело?

Нет. Каин.

Как он там оказался?

Ударился о балку и отлетел.

Ашам морщится. А где я?

Габриэлла печально улыбается. Здесь.

Взгляд вниз.

Ашам парит над собственным изуродованным телом.

Переломанные кости, вывалившиеся внутренности, оторванная голова.

Ашам исторгает горестный вопль.

Тяжело, говорит Габриэлла. Я понимаю.

Я была такая красивая.

Да, очень красивая.

Почему все с ним? Почему никто не подошел ко мне?

Он был их вождь. Ты его убила.

Ашам рыдает без рыданий.

Семь дней Габриэлла ей поет:

Ладно, говорит Габриэлла. Попели, и будет.

На теплом западном ветре она возносит Ашам над миром – мешаниной текучих красок. Кичливая желтизна, живительная зелень, умиротворяющая синь.

Что это? – спрашивает Ашам.

Род человеческий, отвечает Габриэлла. Смотри.

Куда?

Идем со мной. Габриэлла берет ее за руку.

Обзор съеживается.

В городе своего имени Енох стоит перед погребальным костром отца.

Его окружает серая аура.

Пес, что сидит подле него, лижет Еноху руку.

Енох опаляет его взглядом.

Священник читает поминальную молитву.

Пес опять лижет Еноху руку.

Отстань, говорит мальчик.

Пес скулит. Вывешивает язык.

Енох наотмашь бьет его по морде.

Пес взвизгивает и убегает.

Что с ним? – говорит Ашам. Зачем он так?

Он зол, отвечает Габриэлла. Смотри.

И вот уже Енох, пятнадцатилетний юноша в золотом венце, сидит на троне. Серая аура сгустилась склизкой массой, пульсирует, сочится. С каменным лицом Енох слушает просьбы советников. Для достройки башни не хватает рабочих, говорят они. Не хватает денег. Казначей встает, хочет что-то сказать, но Енох серым мечом пронзает ему сердце. Хлещет кровь.

Он всегда был подлинным сыном своего отца, говорит Габриэлла. Все хорошее в нем угасло.

Я этого не хотела, говорит Ашам.

Всяк крепок задним умом.

Не надо. Я больше не хочу смотреть.

Извини, я должна показать. Смотри.

Окутанный рокочущей серой тучей, двадцатидвухлетний Енох скачет по долине, ведет свою армию на войну. Возвращаются с пленниками и добычей. Пленных отводят на рыночную площадь, где некогда Ашам и маленький Енох объедались фруктами и хохотали. В назидание другим десятерых узников привязывают к столбам, плетьми спускают с них кожу и обезглавливают. Плененных женщин и детей продают для утех, мужчин заковывают в серые цепи и отправляют на строительство башни, где все они погибнут: одним размозжат голову упавшие кирпичи, других придавит бревнами, третьих уморят болезни и труд до кровавого пота.

Довольно, стонет Ашам. Не надо.

Но Габриэлла мягко упорствует. Таков этот мир. Смотри.

Жаждущие мести племена идут войной на Еноха.

Кровь течет рекой по серым улицам.

Что я наделала. Что я наделала.

Смотри.

Енох, сорокалетний старик в твердом сером панцире, принимает смерть от руки собственного сына, который убивает своих братьев и восходит на трон.

Ладно, говорит Габриэлла. Пожалуй, ты поняла.

Они парят, под ними проносятся эпохи. Серая слизь расползается. Захватывает долину, перебирается через горы и равнины; заполняя все щели, поглощает багрянец похоти и золото радости, застывающим раствором разграничивает народы и неудержимо движется дальше, бездумная и ненасытная.

Мы умоляли Его не допустить этого, говорит Габриэлла. Что есть человек, спрашивали мы, что Ты печешься о нем?

Я хотела справедливости, говорит Ашам.

Но сотворила многие смерти.

На серой улице далекого серого города серые мужчины валят наземь женщину. Крики ее подобны лиловой плесени; они привлекают прохожего, который мгновение наблюдает за сценой, а потом уходит, оставляя серые следы.

Останови их, молит Ашам. Прошу тебя.

Одно дело за раз.

Как ты можешь? Посмотри, что они делают.

Я не о том, говорит Габриэлла. За раз я могу делать только что-нибудь одно. Сейчас я с тобой, поэтому не могу помочь ей.

Тогда ступай.

Габриэлла качает головой, оставляя всполохи. Это не в моем ведении.

Серый туман окутывает женщину, она исчезает, воцаряется тишина.

Каждому свое. Мир отдали не нам, а людям, говорит Габриэлла и, помолчав, добавляет: правда, люди только все поганят.

Землю затягивает серой пеленой.

Там жуткий бедлам. Вышло так скверно, что Он подумывает все начать заново.

Я чудовище, говорит Ашам.

Нет. Тебе так кажется, потому что ты видишь плоды своих поступков. Иди дальше. Учись на своих ошибках. Превращай плохое в хорошее. Понятно? Габриэлла кладет пылающую руку ей на плечи и легонько к себе прижимает. Твой выход.

Мой?

Габриэлла кивает: если хочешь. Мне нельзя вмешиваться, а ты можешь.

Сделаю что угодно, лишь бы все исправить, говорит Ашам.

Точно? Согласием ты себя обрекаешь на вечные тяготы.

Согласна. Обрекаю.

Габриэлла раскрывает гроссбух: распишись.

Страницы пылают белым огнем. Ашам мешкает.

В чем дело? – спрашивает Габриэлла.

Нет, ничего. Просто… Что я подписываю?

Габриэлла грозно хмурится. Ты же хочешь помочь, так?

Да-да. Конечно.

Тогда подписывай.

Ашам думает о сером мире и о себе, разбившейся. Надо исправить, что напортачила, иного не дано. Она обрекает себя, и на странице белого огня появляется ее имя, написанное трепещущим черным пламенем.