Яков Шехтер - «Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика

Рами поздоровался, присел на стул и принялся разглядывать комнату. Смотреть было не на что, нищета сквозила изо всех углов.

— Вы были знакомы с моей мамой? — обратился к нему человек, сидящий на матрасе.

— Нет, — честно признался Рами. — Я не местный, из Тель-Авива. Таксистом работаю, привез клиента, случайно увидел объявление и решил зайти.

— Бывает, бывает такое, — солидно заметил старичок, утонувший в диване. — Иногда люди совершают непонятные поступки. Душа человеческая знает больше, чем разум.

Он вытащил из кармана клетчатый платок, промокнул бесцветные губы, провел под носом и спрятал платок в карман.

— Да, да, да, — согласно закивали присутствующие. Слова старичка были выслушаны с величайшим почтением. Видимо, он пользовался тут авторитетом.

— Так вы ничего не знаете про маму? — спросил скорбящий сын.

— Нет, ничего. Совершенно ничего.

— О, мама была необычная женщина, — начал скорбящий.

— Праведница! — вмешался старичок. — Самая настоящая праведница. Одна из тех, на ком держится мир.

Рами вежливо закивал. Ему, к сожалению, доводилось бывать на такого рода церемониях. Восхваление умершего или умершей было неотъемлемой частью ритуала. На протяжении семи дней траура родственники словно соревновались в нахождении доказательств праведности покойника. Цветистые многословные речи плохо совпадали с собственным отношением ораторов к почившему праведнику и совсем не вязались с тем, как они вели себя после завершения траурной недели с детьми покойного или его вдовой.

— Шошанна была очень простой женщиной, — вмешался в разговор один из мужчин, сидящих на стульях. — Зарабатывала на жизнь уборкой квартир. И вот из этих маленьких денег она выкраивала на подарки детям, пострадавшим в автокатастрофах. Да, каждую пятницу с самого утра Шошанна отправлялась в больницу. То в Хайфу, то в Хадеру, то в Цфат. Отыскивала пострадавших детишек и вручала подарки.

Голос говорившего дрожал от умиления. Рами стало противно. Наверняка при жизни покойницы все эти растроганные собственной добротой болтуны не сказали Шошанне и десятой доли расточаемых сейчас комплиментов. А про деньги и говорить не приходится. Судя по квартирке, жила она более чем скромно. Да что там скромно, нищенствовала ваша праведница, перебивалась с хлеба на хумус. И где вы тогда были, достославные почитатели?

Этот вопрос уже почти сорвался с его губ, но Рами сдержался, выпил стакан минеральной воды и начал прощаться. Его не стали удерживать, случайный человек, как зашел, так и вышел.

На выезде из Хайфы зашипело переговорное устройство, и сквозь треск помех проклюнулся голос Моти.

— Рами, ты уже едешь обратно?

— Еду.

— Короче. Ты сейчас был в семействе Унтербах?

— Был, — с удивлением подтвердил Рами. — Откуда ты знаешь?

— Работа такая, — самодовольным тоном объяснил Моти. — В общем, позвонил сын Шошанны Унтербах и попросил твой номер телефона. Дать или нет?

— Мой номер телефона, — удивленно повторил Рами. — А зачем ему мой номер?

— Откуда я знаю? Может, ты занял у него тысячу долларов и сбежал. Короче, давать или не давать?

— Давай, — ответил Рами. — И вызови техника, пусть починит переговорное устройство. Ничего не слышно, сплошной шум.

— С Б-жьей помощью, — туманно пообещал Моти. — Как приедешь в Тель-Авив, дуй к одиннадцати на улицу Карлибах, дом семьдесят три, возьмешь клиента в аэропорт.

— Принято, — подтвердил Моти и отключился.

Два серфингиста уже носились по морю. Один из них, под ярко-желтым парашютом, мчался параллельно шоссе, обгоняя машины. Рами бросил взгляд на спидометр — девяносто километров в час. Значит, серфингист разогнался до ста. Трудно представить, каково удерживать равновесие на такой скорости. Словно отвечая на мысли Рами, серфингист подскочил на гребне волны, взмахнул руками и упал, подняв белый бурун.

Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от дороги, Рами протянул руку и нажал клавишу переговорного устройства.

— Здравствуйте, — раздался знакомый голос. — Мы с вами только что разговаривали. Я сын Шошанны Унтербах.

— Здравствуйте, — ответил Рами и замолк, ожидая продолжения.

— Простите, я хочу задать вам личный вопрос. У вас случались в жизни автомобильные аварии?

— Нет! — с гордостью воскликнул Рами. — Я уже девять лет за рулем, но кроме царапин — ничего. Ни одного столкновения.

— Простите, — настаивал сын Шошанны, — а в детстве с вами тоже ничего не произошло?

— В детстве? — повторил Рами и хотел уже ответить, что нет, как вдруг вздрогнул всем телом.

— Собственно говоря, — он даже не знал, с чего начать объяснение, — вы правы, была авария. Страшная авария, но я в ней совершенно не виноват, я был еще совсем младенцем, всего несколько месяцев, мне отец рассказывал. Но собственно, откуда…

— Постойте, — прервал его голос. — Я продолжу, а вы, если что не так, остановите.

— Да-да, — Рами включил указатель поворота, съехал на обочину, и остановил машину. Море было совсем рядом, и по нему мчался, догоняя Рами, бешеный серфингист под желтым парашютом.

— Это случилось в Тель-Авиве на улице Карлибах, тридцать лет назад. Женщина с коляской переходила улицу. Ее сбил автомобиль. Женщина погибла на месте, а ребенка выбросило из коляски на газон. Водитель скрылся с места происшествия, его так и не нашли.

— Правильно, — выдохнул Рами, глядя на приближающийся парашют.

— От удара младенец стал задыхаться. Женщина, свидетельница происшествия, спасла его, сделав искусственное дыхание.

— Да, все верно.

— Когда приехала скорая помощь, женщина отдала младенца врачу, рассказала, как спасла ребенка, и ушла.

— Этот младенец — я, — негромко произнес Рами. — Женщину отец искал много лет, давал объявления в газетах, но так и не нашел.

— Та женщина была моя мама — Шошанна Унтербах. Именно после случая с вами она дала обет помогать детям, пострадавшим в дорожных авариях. Когда вы вошли, я сразу понял, нет, почувствовал, кто вы. Не могу объяснить почему, какой то промельк истины, надсознание. Понял, и все тут.

Порыв ветра подхватил парашют, серфингист оторвался от сапфировой поверхности моря и полетел. Он поднимался все выше и выше, у Рами перехватило дыхание, но тут ветер стих и серфингист спланировал на воду.

Телефон молчал, молчал и Рами, не зная, что сказать.

— Мне трудно говорить, — наконец, выдавил он, щурясь, словно от яркого света. — Я за рулем. Перезвоню вечером.

— Хорошо, буду ждать.

Рами включил показатель поворота, дождался окна в сплошном потоке машин, несущихся по шоссе, и придавил педаль газа. Тучи закрыли небо, и прямо перед ним простиралось серое пространство будней. Освещенное солнцем окно осталось позади.