Александр Матюхин - 13 маньяков

– Давно. С того дня, как далай-лама покинул Лхасу.

– Хорошо. – Лицо Жданова снова приобрело выражение расслабленного спокойствия. – Я благодарю досточтимого кхенпо за возможность осмотреть убитого. С вашего позволения, нам необходимо обдумать увиденное, прежде чем делать какие-то выводы. Вам же я смиренно советую спросить каждого монаха, который находился возле выходов с территории монастыря, кто покидал его в ближайшие час или два.

Доржиев кивнул. Вновь распрощавшись, русские наконец покинули монастырь Едва они вышли за пределы слышимости, Федор Ипполитович буквально набросился на Жданова:

– Жорж, изволь объясниться. Что за мистификация? Почему ты не рассказал Доржиеву о яде? Что за странные вопросы?

Георгий Филимонович поднял воротник шинели, защищаясь от порывов колючего ветра. Порывы эти доносили редкие удары монгольских колоколов. Звук их сильно отличался от звука колоколов русских – был он непродолжительным, фактически лишенным обертонов и вибрации, к которым привычен слух православных прихожан.

– Поспешные выводы, Федор, – вот чего надо бояться, – Жданов втянул голову в плечи и поглубже натянул свою бобровую шапку. – Дело это крайне необычное… Впрочем, стоило ли ждать иного, оказавшись в Урге?

– Лично я не вижу в нем ничего необычного. Какой-то заговорщик подкупил слугу, чтобы тот добавил в питье яд, а после, когда дело было сделано, избавился от него, дабы несчастный не проговорился.

Георгий Филимонович покачал головой.

– Здравое предположение, если не принимать во внимание некоторых особенностей. Предлагаю пока оставить эту тему – я предпочел бы продолжить ее, сидя у печки с чашкой горячего чаю. Здешняя погода, Федор, не слишком располагает к беседе.

– Твоя правда, Жорж, – согласился Щербатской, и остаток пути ученые проделали молча.

Вернувшись в консульство и наскоро переодевшись, они встретились в кабинете Федора Ипполитовича. В небольшом камине весело плясали язычки пламени, тихонько подвывал ветер в оконных щелях, но в комнате царил благостный, умиротворяющий покой, напрочь отбивавший охоту о чем-то всерьез беспокоиться. Ожидая, пока подадут чай, товарищи уселись у камина, протянув к огню озябшие ноги.

– И все же, возвращаясь к сегодняшнему происшествию, – завел разговор Щербатской, – я жду от тебя объяснений, Жорж.

– Увы, Федор, чтобы объясниться, необходимо видеть всю картину целиком, а этим я пока похвастаться не могу. Но кое-какие свои мыслишки по этому поводу таки озвучу. – Поерзав в кресле, Жданов выбрал позу поудобнее, вольготно откинувшись и разложив руки на подлокотниках. – Твоя гипотеза, друг мой, хотя и кажется наиболее логичной, не учитывает один важный факт, – произнес он рассудительно, достав из внутреннего кармана портсигар. Предложив папиросу Щербатскому, вежливо отказавшемуся, он закурил. – Ты присматривался к пятнам крови в келье?

– Признаюсь, я не стремился их особенно рассматривать. – На мгновение на лице Федора Ипполитовича проступило брезгливое выражение.

– Напрасно. По ним очень ясно можно различить, как умер этот несчастный. – Георгий Филимонович сделал глубокую затяжку, выпустив в потолок длинную струю дыма. – Изначально убийца расположил его на лежаке, где и произвел свою ужасную манипуляцию, оставив несчастного связанным. Само собой, смерть не наступила мгновенно. Кровь, обильно изливавшаяся из полученной раны, наполняла рот умирающего, грозя утопить его. Стремясь освободиться или же мучимый болью, он свалился с лежака на пол, где и скончался от кровопотери. Кляп к тому времени ему удалось разжевать – об этом говорит состояние тряпки и обилие крови на полу.

Щербатской, слушая рассказ Жданова, сильно побледнел.

– И что? – наконец спросил он, почти не разжимая губ.

– А то, что несчастный умирал довольно долго – часа два, не меньше. Это подтверждают и пятна на циновке – кровь там к нашему прибытию запеклась, а на полу же была относительно свежей.

– Избавь меня от этих ужасных подробностей, Жорж… – недовольно произнес Щербатской, но затем вдруг замер. – Погоди… Два часа? Выходит, что в тот момент, когда…

– Он уже истекал кровью в своей келье, – подытожил Георгий Филимонович, расправляя бакенбарды. – Так-то, голубчик мой, Федор Ипполитович. А ты говоришь, ничего необычного.

Щербатской задумался, по своему обыкновению потирая пальцами лоб.

– Что же это получается? Двойник?

– Очевидно. В пользу такой догадки говорит и то, что под личиной доверенного слуги убийца мог без лишних вопросов покинуть монастырь…

В дверь кабинета постучали.

– Федор Ипполитович, – раздалось из-за двери, – самовар-с, как заказывали.

– Входи, – бросил Щербатской небрежно, но, когда дверь открылась, удивленно воззрился на вошедшего. – Погоди-ка. А где Агафон?

Крепкий мужчина средних лет в простом сюртуке, державший перед собой пышущий паром самовар, пожал плечами.

– Запропал куда-то, Федор Ипполитыч. С утра его никто не видал. Комната его заперта, стучали – никто не отозвался. Вчера ушел небось к какой-нить Маруське в купеческом поселке, лишку поддал, а теперь болеет.

– Весь день?! – Недовольство Щербатского нашло выход. – Вот уж я ему задам, появится он только.

Слуга, не желая, как видно, попадать под горячую руку, поставил самовар на стол и, откланявшись, вышел. Федор достал из буфета две объемистые чашки и фарфоровую сахарницу.

– Совсем от рук отбились, – проворчал он, расставляя все на столе. Жданов словно не слышал его.

– Скажи, Федор, – вскинул он на товарища вдруг ставший туманным взгляд, – а что за хворь случилась с Будой Рабдановым?

Удивленный таким поворотом, Щербатской какое-то время медлил с ответом.

– Когда я навестил его утром, у него был сильный жар, к тому же расстроилось пищеварение…

– Вот оно как! А есть ли в консульстве медик?

– Само собой. Дашевич Аркадий Семеныч. Я направил его к больному еще утром…

– Нельзя терять ни минуты. – Георгий Филимонович резко поднялся со своего места, пыхнув папиросным дымом, словно паровоз. – Отведи меня к нему!

– К Рабданову?

– Да нет же! К медику твоему, Дашевичу.

– Жорж, ты опять принялся за свое! Я с места не двинусь, пока ты не объяснишь причин, по которым тебе нужно…

– Хорошо, голубчик мой, хорошо, – прервал его Жданов. – Два года назад я стал свидетелем случая, когда отравленного мышьяком человека приняли за больного холерой.

– Отравление… – Щербатской прикусил губу. – Ты считаешь, что пропажа Агафона…

– Сценарий один и тот же, без сомнения! От восточных отравителей, признаюсь, я ждал большей изобретательности…

– Погоди-погоди, теперь уж ты упускаешь важные детали, – Федор Ипполитович живо включился в игру ума, затеянную товарищем. – В то, что отравитель загримировался под слугу Доржиева, я могу поверить. Могу поверить и в то, что он сумел примерить личину Агафона. Но чтобы он одновременно мог сойти за монгола и русака – уволь, в это я никогда не поверю.