Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

– Я хотел бы уйти, – сказал Роман.

Они пошли в тишине, и, когда выбрались на свежий воздух, Роман начал искать в карманах сигареты. Затем тени от черных ив начали плясать, как спицы вращающегося колеса, когда через них проходит свет, и Питер с Романом, переглянувшись друг с другом, все поняли в один момент. Другая машина.

– Внутрь, – скомандовал Питер, уже отойдя назад в густую тень завода.

– Он увидит машину, – ответил Роман, пытаясь получше разглядеть приехавшего.

– Это не значит, что надо тупо стоять тут и ждать от него гребаного поцелуя, – прошипел Питер переменившимся голосом.

Роман подчинился, и они оба увидели машину, подъехавшую по гравийной дорожке и остановившуюся рядом с их автомобилем. Джип департамента шерифа. Появились две фигуры: Шея и Нос. Они рассматривали «Ягуар».

– Молодого мистера Годфри, если память не изменяет, – пробурчал Шея.

Нос посветил в сторону завода, и Питер с Романом прижались к стене.

– Тебе лучше вытащить свою тощую задницу наружу, потому что, если мне придется идти за тобой, тебе не поздоровится, – сказал он.

Питер взглянул на Романа:

– Иди, избавься от них.

С большим удовольствием, – ответил Роман, и было что-то в том, как он сказал это, что заставило Питера сомневаться, но ничего уже нельзя было поделать, Роман вышел наружу.

– Ну и ну, бычок сам идет на убой, – провозгласил Шея.

– Скорее мышонок. Сыр в этой стороне, парень, – сказал Нос.

– Я могу вам чем-то помочь, джентльмены? – спросил Роман с тактичностью, не успокоившей Питера.

– Можешь начать с того, какого хрена ты тут делаешь, – сказал Шея.

– Ну, я тихонько сидел в одиночестве и играл тут сам с собой, – произнес Роман. – Надеюсь, я никому не помешал?

Яйца Питера сморщились, как у престарелого пса.

Шея агрессивно приблизился к Роману. – Думаешь, мы тебя не арестуем, чертов маленький подонок?

Роман повернулся назад, начиная жест, который, как боялся Питер, может быть своего рода подмигиванием или, в равной степени, маханием рукой, что выдаст его местоположение, но вместо этого его рука театрально обвела здание, – для какой цели, Питер не знал и не мог понять, что же останавливало его от использования той единственной вещи, в которой он был хорош.

– Глаза, – отчаянно прошептал Питер. – Сделай свои безумные глаза.

На деле, то, на что указывал Роман было шестифутовой белой надписью на стене здания: СТАЛЕЛИТЕЙНАЯ КОМПАНИЯ ГОДФРИ. Сегодня слишком много неправильных вещей было связано с его именем, чтобы прибегать к театральным штучкам; на карту было поставлено слишком многое, и ситуацию необходимо было разрулить.

– Хорошо, я признаюсь вам, – начал Роман.

– Мы все внимание, – отозвался Шея.

– Вообще-то я дрочил на фотки ваших матерей и жажду немного приватности: если вы в буквальном смысле не свалите отсюда – с моей частной собственности – я доложу на вас двух, безграмотных придурков, за преследование, – сказал Роман.

Шея и Нос обменялись взглядами.

– Это лучшие новости за неделю, – произнес Нос.

Он схватил руки Романа, грубо завернул их ему за спину, заставив издать сдавленный крик боли, и резко прижал лицом к стене строения.

– По просьбе Оливии Годфри, я арестовываю тебя, – сказал он.

Как только габариты джипа исчезли вдали, и Питер оказался в полной темноте, он снова начал нормально дышать. Он в последний раз взглянул на котел и вышел из здания завода. Ключи были все еще в «Ягуаре». Разворачивая автомобиль, он заметил белое пятно, привлекшее его внимание. Кусочек бумаги. Он оставил машину заведенной, выбрался и присел к земле. Это была засыпанная мелкой галькой страница, вырванная из книги. Питер стряхнул пыль и поднял бумагу на свет луны.

По дороге домой Роман сидел на пассажирском сидении пикапа, прислонившись головой к окну. Он постукивал костяшками пальцев по приборной панели каждый раз, когда они проезжали телефонный или фонарный столб. Глаза Оливии были устремлены вперед, между ними царила тишина, и каждый ждал, пока другой ее нарушит. Роман потянулся включить радио. Оливия ударила по тормозам, неожиданно остановив машину посреди дороги.

– Господи, – сказал Роман.

Она грубо схватила его за подбородок и повернула лицом к себе.

– Господи! – повторил Роман.

– Я тебя вышвырну без гроша в кармане, – произнесла она. – Думаешь, не сумею?

Он посмотрел на нее, ничего не говоря.

– Думаешь , не сумею?

Ее пальцы оставили белые пятна на его челюсти. Воздух из его носа окатывал теплом костяшки ее пальцев. Он опустил глаза вниз.

– Мне жаль, мам, – сказал он. – Мне, правда, жаль.

Она отпустила его и положила руку на ключ зажигания. Рука тряслась.

– Я просто… – начала она, – все, что я хотела…

Она не закончила предложение, ее глаза блуждали по работающему с перебоями фонарному столбу, свет которого то вспыхивал в нити накаливания, то рассеивался тусклым бликом, почти гас и вспыхивал снова, и дрожь ее руки передалась всему телу. Ее веки затрепыхались.

– Мам, ты в порядке? – спросил Роман.

Она с усилием выдохнула и отвела глаза в сторону.

– Мам… я тоже их видел, – сказал Роман.

Оливия снова завела мотор и положила руку на колено Романа.

– Я хочу лишь лучшего для моих детей.

Из архивов Нормана Годфри:

От кого: morningstar314@yahoo.com

Кому: ngodfrey@hacres.net

Тема: Без темы

Для начала – тупое признание, потому что вряд ли имеет смысл начинать без него. Поразмыслив над тем, что ты и Мама состоите – как тревожно от того, что слова нельзя забрать назад, – в интимных отношениях, скажу, что это не удивительно. Даже ужасно банально. Общая банальность: такие вещи случаются. Словно заурядность может их упростить.

Рождение обычно случается за час до восхода солнца.

Предательство. Что может быть обыденнее?

Но лезть в твое сердце не мое дело и не моя цель, я просто чувствую, что должна быть честна с тобой, поскольку, если не буду – необратимо потеряю тебя. Так что, пожалуйста, прости мне мою честность, чтобы я могла простить твою. Я не могу потерять тебя, дядя.

Итак, прошлой ночью Романа арестовали. Он был пойман на территории завода, (в компании, как можно предположить, Питер Руманчека, но относительно цели их визита мои предположения так же скромны, как и твои), где огрызался, в своей неподражаемой манере, на парочку полицейских, которые забрали его за «намеренное причинение ущерба». Достаточно сказать, что этот инцидент не сгладил Мамин нрав. Что касается меня, я испытала большое облегчение: закрылась на весь вечер у себя в комнате и думала, что текущее событие может отвлечь внимание от меня. Но сегодня их отношения пришли к поразительному примирению. Манеры Романа были вежливыми, даже заботливыми, безмолвный (что не соответствует его характеру) жест раскаяния и злоба Мамы (что также не характерно) не оставили после себя никаких следов.