Карина Сарсенова - Хранители пути

Перехватив полный ужаса взгляд мулатки, Елена дернулась и принялась нервно размешивать в чашке с остывшим кофе давно растворившийся в нем сахар.

— Знаете, мне кажется, я никогда не смогу преодолеть этот страх… — не придавая значения ничему, кроме собственных переживаний, вымолвила Меруерт, задумчиво глядя вглубь своей чашки.

— Ну да, если ты вся состоишь из страха, — раздраженная нелепостью Елены, неожиданно ляпнула Камилла и прикусила язык, напоровшись на укоризненный взгляд примы.

— Дорогуша, — вновь принявшись ласково наглаживать руку Меруерт, промурлыкала Елена. — Не надо отчаиваться. Скажи, — ее лицо приобрело выражение сердобольного исследователя. — А когда ты начинаешь петь, страх проходит?

— Да, проходит! — порывшись в доступных ей воспоминаниях, воскликнула девушка.

— Ну вот, видишь! — схватив руку Меруерт обеими руками и беззастенчиво тряся ее, торжествующе выпалила Елена. — Это просто страх сцены. Ты пой и все постепенно пройдет. Наверное, он у тебя возник из-за травмы, или потеря памяти тому виной. Привыкай к сцене, вспоминай ее, почаще старайся выступать.

— Вспоминать сцену…

— Ну, конечно! Ты же опытная певица! И запомни, деточка, — перейдя на полушепот, Елена завладела-таки взглядом Меруерт. Перегнувшись через столик, примадонна с доброй улыбкой произнесла, глядя в глаза озадаченно смотревшей на нее беспамятной певице. — Тебе надо раскрыть свой талант. И вовсе не твои амбиции нуждаются в этом, а чувство долга, с которым ты, надеюсь, живешь. И должна жить.

Распрямившись, Елена чрезвычайно серьезно, даже сурово вглядывалась в замершую перед ней девушку.

— Я понимаю тебя. Я в таком же положении, как ты, и горжусь этим, — словно делясь самым сокровенным, Елена вновь приблизила свое лицо к лицу Меруерт. Протянув руки, она бережно откинула с ее лба рассыпавшиеся по нему пряди волос. — Шалкар когда-то спас жизнь моего ребенка, а значит, и мою тоже. Он оказался самым человечным из всех известных мне людей, — печально улыбнувшись горьким воспоминаниям, Елена провела кончиками пальцев по щеке Меруерт, бережно стирая с ее тонкой кожи следы недавних слез. — Я знаю, он вкладывает душу во все, что делает. Он очень искренен во всем. И ты для него как дочь. Особенно после всего, что случилось с тобой.

Поймав в ладонь скатившуюся по щеке Меруерт слезу, она сжала ее в кулаке и, раскрыв его, показала девушке крохотное мокрое пятнышко, распластанное на ладони.

— Я обязана Шалкару всем. Он необычайно добрый человек. Я живу моей благодарностью и служением ему. И я уверена, про тебя можно сказать то же самое. Что чувствует твое сердце, Меруерт? Что, кроме страха?

— Любовь, — одними губами промолвила Меруерт.

— Любовь к кому? — нетерпеливо наблюдая за развернувшейся перед ней сценой, выпалила Камилла.

— Не знаю… — пожав плечами, невидящим взором посмотрела на нее Меруерт.

— Нельзя чувствовать любовь неизвестно к кому, — раздраженно буркнула мулатка. — Ты дядю любишь? Или парня какого-нибудь? — заерзав на стуле, она с неприязнью посмотрела на добродушно улыбавшуюся Елену. — Что смешного?

— Ничего, — не сводя глаз с Меруерт, сказала певица. — Наверное, она не помнит, кого любит. А о любви к Шалкару и говорить не надо. Его все любят.

— Ну, не скажи! — отставив в стороны острые локти и ожесточенно вгрызаясь в кусочек тростникового сахара, изрекла красотка. — Далеко не все. Любишь его только ты. А остальные, по-моему, просто боятся.

— Камилла! — вспыхнув от негодования, резко оборвала ее Елена. — Не путай страх с уважением! Начальника должны уважать. Шалкара все любят и уважают, запомни это, малолетка.

— У меня такая странная любовь… — вторглась в начинающуюся ссору выплывшая из затянувшегося раздумья Меруерт. Звук ее голоса, неожиданно ставший неизмеримо глубоким и завораживающим, разлился по крошечной кофейне. Затаив дыхание, обе женщины с интересом воззрились на нее. — Мне кажется, что я люблю всех… Не кого-то, а всех… Просто люблю.

— И Шалкара тоже? — сдвинув брови, угрожающе вопросила Елена.

— И Шалкара… — рассеянно улыбнулась Меруерт. — И остальных. Не знаю, как это выразить… Это похоже на…

— На последствия амнезии, — ехидно процедила Камилла сквозь безукоризненно белые зубы, лениво потягивая ядовито-зеленый коктейль из неоново-красной трубочки.

— Тихо, — строго шикнула на нее Елена и смерила развалившуюся на стуле мулатку гневным взглядом. — Тебе нельзя пить! Да еще днем! Ты опять пойдешь вразнос!

— Можно, — безапелляционным тоном заявила Камилла. — Мне разрешили.

— И кто, скажи на милость? — сверкая глазами, прошипела Елена.

— Шалкар разрешил, — оскалив зубы в наглой усмешке, выпалила Камилла. — Сказал, что я сама должна чувствовать, когда мне что можно или нельзя. Что я несу ответственность за свой выбор. Сказал, что если мне хочется пить, значит, можно. Сказал, что доверяет мне.

Захлопав глазами, Елена с непонимающим видом созерцала насмешливую улыбку молодой певицы.

— Но вы правы. Когда я пою, страх проходит, — совершенно не воспринимая происходящее вокруг, продолжала жить своей обособленной жизнью Меруерт. — Но вы знаете, оттого, что во время пения страх проходит, я боюсь еще сильнее… Ужас какой-то… Замкнутый круг…

— Так чего же ты боишься? — осмелев от выпитого и от растерянности Елены, выкрикнула Камилла.

— Я боюсь… того, что случается во время пения, — глядя в одной ей видимые дали, поделилась переживаниями Меруерт. — Когда я пою… — оказавшись в разреженной атмосфере чужого непонимания, девушка тяжело задышала и умолкла, мучительно подбирая слова. — Я не узнаю себя. Или узнаю… Да, страх проходит, но то, что открывается за ним, пугает меня еще больше.

— Но если тебя пугает не сцена, — теряя терпение, подытожила Елена. — Тогда что? Чего ты боишься до потери сознания, так сильно, что тебя чуть не силком приходится тащить к микрофону?

— Я боюсь… Себя… — подняв голову и в упор глядя на Елену, ответила Меруерт.

Пустыня дышит — такое словосочетание Анника часто слышала, просматривая телепередачи о жизни на земле. Земля… Как давно она там не была… Или совсем недавно… Погрузившись в воспоминания о недавней прошлой жизни, девушка не сразу услышала оклик Амелии, густым белоснежным туманом вставшей у нее на пути.

— Анника! Вернись в себя! Давай же!

Испуганно вскинув глаза, Анника тут же зажмурилась, закрываясь от раскаленного песчаного облака, бросившегося ей в лицо.

— Пустыня дышит! — она едва разбирала слова Амелии, чей голос с трудом продирался сквозь низкий рев надвигающейся песчаной бури.

— Слышу… И правда дышит… — прошептала побледневшая девушка. — Никогда бы не подумала, что она ТАК дышит…