Елена Ткач - Перстень старой колдуньи

— Ну, давай, — степенно промычал Покер. — Так ты кассету ту не забудь. Ага?

— Ага, принесу.

Он поднял воротник и вприпрыжку направился к дому.

Взбежав по ступенькам на шестой этаж, — лифта ждать терпения не хватило, — Кит нажал кнопку звонка у знакомой двери. Ему открыла легонькая голубенькая старушка — её вены были почти прозрачными и казалось, что там течет голубая кровь.

— А-а-а, молодой человек! — улыбнулась она ему как старому знакомому. — А Женечки нету. Но, я думаю, что она скоро придет. Не желаете ли подождать её у меня?

— Ой, спасибо большое! — растерялся Никита. — Но это наверное неудобно…

— Что вы, что вы! — замахала руками, похожими на птичьи лапки, старушка. — Это более, чем удобно. И мне, старухе, будет повеселей. Да вы проходите, проходите…

Она провела его в свою комнату, предложила раздеться. Шаркая войлочными тапочками, ушла на кухню и вскоре вернулась, неся в руках горячий эмалированный чайник.

— Сейчас мы с вами чайку попьем, — хлопотала она возле стола, покрытого белоснежной скатертью ручной вязки.

— Знаете, мне как-то неудобно, — мялся в кресле Никита. — Знал бы — к чаю бы чего-нибудь взял.

— Это пустое, молодой человек, — пропела старушка. — Главное, вы в тепле и покое дождетесь Женечку, а мы с вами тем временем чуть-чуть поболтаем. Знаете, я без неё скучаю — вот вы мне и поможете время скоротать. Вас ведь величают Никитой?

— А откуда вы знаете? Что… вам Ева сказала?

— Хм, Ева… Женечка! Она, она, душечка! А вы зовите меня Марией Михайловной. А лучше бабушкой Машей, хорошо?

Никита сразу размяк — ОНА сообщила соседке его имя. И хоть в этом не было ничего такого особенного, все же ему было ужасно приятно…

Как спокойно и хорошо было у Марии Михайловны! Никита чувствовал себя здесь как дома. Точно она была его родной бабушкой…

У Никиты не было ни бабушек, ни дедушек — то есть, были, конечно, но он их не помнил. Деды не вернулись с войны, папина мама — Агриппина Васильевна — погибла в блокаду, а мамина — Антонина Петровна — жила со своей старшей дочерью — маминой сестрой Тасей — на Волге, в Саратове. И не баловала Ольгу визитами — говорила, что Москву не любит, мол, она сумасшедшая! Ольга навещала её, но редко, а Никиту брала с собой всего дважды: когда ему было пять и восемь лет.

Потому-то так и случилось, что парень не знал, что такое бабушкины ласка и баловство — его не лелеяли ревматические старушечьи руки, которые одни могут подарить ни с чем не сравнимое ощущение заботы и защищенности. У его детства не было хранительницы, не было берегини… И может быть, это неясное чувство обделенности, стало для него явным здесь, в комнате этой ласковой незнакомой старушки.

И он подумал: а как же Ева? Ведь у меня-то и мама и папа, а у нее… А я ещё голову ломаю: чего это она какая-то странная…

«Я стану всем для тебя, моя хорошая! Я стану тебе и матерью, и бабушкой, и отцом… если ты только примешь меня…»

За занавеской, как оказалось, спал Елисей. Мария Михайловна сама кормила его, купала, переодевала, когда Евы не было дома.

— Знаете, мне одной-то так скучно. А со Слоником веселей! И потому только в радость, когда Женечка его тут оставляет…

Никита отдернул занавеску, свет от настольной лампы упал на бледненькое мальчишеское лицо… ротик был полуоткрыт, нескольких передних зубов не хватало — ещё не выросли.

— Намучился, миленький, — прошептала Мария Михайловна. — Как ручка-то у него болела! Но Женечка быстро её вылечила — она в этом деле большая искусница.

Никита осторожно задернул занавеску.

— Бабушка Маша… а как Ева… то есть, Женя, этому научилась?

— А ты сам у неё спроси, Никитушка. Она тебе и ответит, — улыбнулась старушка, отводя взгляд.

Нет, определенно она что-то знала, но говорить не хотела. То ли боялась чего-то, то ли слово дала… Но он с этим со всем разберется только вот дождется ее…

— Я тебе одно скажу, мальчик мой, — хозяйка подлила ему и себе горячего чаю и сидела, с улыбкой глядя на него и подперев махонькими кулачками впалые щеки. — У Женечки золотое сердце. Она редкой души человек и вся — в покойницу матушку, царствие ей небесное… Только возле таких всегда беда близко ходит. Не желает враг, чтоб от таких стало побольше света тут, на земле. Им поддержка нужна… Опора. А без неё они как тростиночки — гнутся, ломаются. Только, как я погляжу, Женечку за просто так не согнешь, нет! Это она только на первый взгляд такая хрупкая, да беззащитная. Ей свыше великая защита дана.

— А… — Никита затаил дыхание. — Вы говорите «враг»…

— Ну да, — Мария Михайловна аккуратно пригладила волосы, хотя ни один волосок не выбивался из её гладкой прически. — Разве ты сам не знаешь, о ком речь веду? И о чем… Я ж вижу — тебя увлекает все… непонятное. Та настоящая реальность, где происходит то, о чем мы можем только догадываться. То, что случается здесь, на наших глазах — это ведь только отблески. Тени огня на стене… Не прикидывайся, Никита, я ведь людей-то вижу. Ты ведь не чураешься этого — нет… Ты ведь немножко не от мира сего. Ну, я хочу сказать, что ты — молодой человек вполне современный и на ногах крепко стоишь. Но того, чего надо всем, тебе мало. Есть в тебе… в глазах, в выражении лица — это как жажда, только хочешь ты не простой воды, а живой, которой душа умывается. Ты потом сам поймешь. Но, мальчик милый, не подходи близко к краю колодца — это тебе мой совет. Не случайно ведь Господь отделил мир духовных существ от нашего незримой завесой…

Никита помолчал, обдумывая её слова. Ему было так непривычно слышать такое от совсем незнакомого человека. И то спокойствие, та откровенность, с какими говорила с ним бабушка Маша… говорила о таком, чего он до сих ни с кем не делил — о том, что нельзя потрогать! — все это и волновало его, и в то же время наполняло каким-то миром и тишиной. Как будто он долго-долго бежал куда-то, боясь не успеть… но успел, и теперь можно никуда не спешить. Только все это было ещё так неясно, так смутно… и хорошо!

— Ох, уж эти старухи… ведь до смерти заговорят! — тряхнула головой бабушка Маша. — Давай-ка лучше поговорим о Женечке. Ведь вижу — тебе не терпится…

— Да нет, просто я… — он смутился. — Скажите, а кольцо у неё на пальце… это и правда ей его мать подарила?

— Ты должен сам все понять, Никитушка. Мало толку будет, если я тебе расскажу. Можешь считать это капризом полоумной старухи, но мне так кажется! Это твой путь — я знаю, — и ты должен сам его пройти… до конца. Так я думаю, что ты Женечке можешь быть той самой опорой. Вот и помоги ей. Она нуждается в твоей помощи. Она попала в очень нехороший переплет, да… очень, очень нехороший! И я тебе скажу теперь только одно — времени у вас, считай, уже нет. Тебе нужно разгадать эту загадку до Рождества. И помни, что канун Рождества — сочельник — это день, когда темные силы гуляют на воле. Ты должен быть осторожен, Никитушка. Если ты ей не поможешь, она пропадет!