Иван Катавасов - Ярмо Господне

Финальный гонг застал обеих воительниц в самом запале и накале рукопашных страстей. Но схватку они послушно прекратили, поклонились друг другу, поблагодарили поклоном секундантов и судью. По-другому у прецептора Патрик никак нельзя, ослушание недопустимо, а к его вежливым указаниям невозможно не прислушаться:

— Леди Нэнси и леди Мэри, займитесь предварительной обработкой спортивных травм у коллег, пожалуйста. И прошу вас не забывать о себе самих, мои дорогие леди.

Весьма надеюсь, высокочтимые кавалерственные дамы, соблюдая надлежащее достоинство и должную осанку, не опоздают к ланчу…

После легкого, для кое-кого символического ланча и состоявшейся комильфо за десертом светской беседы о научно-технологическом прогрессе прецептор Патрик попросил Марию с Настей отправиться на самоподготовку по страноведению. Без лишних слов обе кавалерственные дамы-неофиты уныло побрели читать, изучать в оригинальных первоисточниках американскую историю и литературу.

У бедняжки мисс Мэри все еще красуется нечто, хотя бы и запудренное, заплывшее, но по-прежнему слегка желто-сине-зеленое и обширное под левым глазом. Да и припудренный девичий носик, странно сместившийся набок, требует дальнейшего арматорского ремонта.

В то время как бедной миссис Нэнси, благополучно подлечившей собственное ухо и опухшую челюсть, далее необходимы профессиональные услуги дантиста. Возможно, стоит посетить спеца где-нибудь на стороне.

Шепелявить она не шепелявит — язык все же не поврежден. Но разговаривает только по-английски, не разжимая губ.

«Благо, судари мои, английская родная речь не требует экспансивной артикуляции гласных звуков. А Маньке лучше бы перейти на французский, все равно гундосит сломанным носом…»

Филипп не без иронии соболезновал Марии и Насте, потому как их болезненных ощущений нисколь не разделял. Чувствовал он себя превосходно и вовсе не бездушным эгоистом, по причине того, что и Прасковья, в полном самодовольстве закурившая после ланча длинную черную сигарету, пребывала в том же отличном расположении духа ему под стать.

— …Нет в жизни ничего дороже, чем слабость мышц и сухость кожи на морде у бабы, братец Фил. — Всю жизнь бедолаги женщины лечатся… Не от одного, так от другого… без особого успеха… от женской любви, от мужского коварства…

От всякого доброго и душевного доктора помощь принимают…

Анфису Патрик увел вниз для оздоровительных процедур. И наши собеседники в соборном единомыслии за рюмкой бенедиктина не отказали себе в дополнительном удовольствии позлословить об ушедших.

— А неслабо я вашей старухе Анфисе вмазала, — а? Я в самости, не бей ногами лежачего, та еще баба-яга, если взять по-мирскому, но рядом с вами, тремя харизматиками старшего поколения, с часу на час обретаюсь глупой и несмышленой девчонкой. Бей ногами лежачего, хватай руками стоячего.

Не зови меня Парашей, но это из-за вас велемудрые мужи порой детство у меня в заду играет. Патрику давить всех позволительно, зато ваша Анфиска сиськами не вышла поперек дамы-зелота становиться, ручонками-ножонками сучить.

Ты, Фил, три твоих возраста под уздцы строго держишь, а они нет как нет. Патрикей Суончеров нарочно в деды записался, ему можно и должно по всем арматорским и прецепторским резонам.

Ан ваша Анфиска Столешникова еще толком не научилась, стоя, малую нужду на нижестоящих справлять. А ежели ногу задирать на верхних, можно и всю промежность порвать невзначай.

Как я тебе раньше признавалась, братец Фил, я поначалу из одного озорства и девчачьего любопытства к молодому отцу Филиппу в духовные дочери влезла. Потому что злые и неумные языки говорят, будто ты, дескать, замаскированный в ритуале сокрытия адепт из внутренней инквизиции Великого Синедриона. Или, Боже упаси, кто-то из ареопага действительных тайных инквизиторов.

Проверила — убедилась, все не так. Ты знаешь, я много чего умею и прорицать могу вперед-назад.

Назови меня Парашей, но все сплетники, сплетницы врут и сами обманываются. Сегодня еще раз убедилась, что ты такой, каков есть, и мне с тобой по-женски хорошо и покойно. А твой юношеский возраст, берем твое краткое мирское совершеннолетие, дивно способен возмещать и замещать древность твоей мужской харизмы.

В известном тебе орденском апокрифе начертано: Дух Святый Безгрешный таит по себе мужеска и женска зачала, яко наделяя плоть Благодатью иже срамное естество ея…

…Мне потому, отец Филипп, и стыдно стало, вся как рак покраснела, когда вы меня по-тренерски проверяли, побитое хозяйство мое женское грамотно и совсем не больно ощупывали…

Потом опять девичье, ретивое в заднице и в сиськах взыграло… Синячище между бедер думала спрятать, но выставилась, халда, будто голая профурсетка на витрине в квартале красных фонарей.

Хотя у аглицкого лорда Патрикуса Суончерова с похабенью строго. Боже упаси, в мужицкую или, того хуже, в бабскую сись-пись на физкультуре выежеваться.

— Dignity and bearing, my dearest lady! — очень похоже Филипп передразнил Патрика. Но Прасковья не рассмеялась, а сочла за лучшее оставаться серьезной и задумчивой кавалерственной дамой.

— Куда ж дражайшей леди податься без достоинства, осанки и хороших манер? Я потому вам, рыцарь Филипп, должна кое-в чем сознаться…

Рыцарю Парику я о том после сама доложу. Он и так знает, но повинную голову меч не сечет. Меж тем больно и обидно огребать от него лишний раз в гинекологию пуще всего не хочется, сударь.

Не бей ногами лежачего, мне с утра очень загорелось ввалить вашей с Патриком дуре-инквизиторше по самые придатки и задатки. Потом передумала. Ни к чему это вас обоих, добрых рыцарей, подставлять из-за моей инфантильной дурости, ежели могу себя в руках держать и не устраивать обиженную ссору в детской песочнице.

— Тем более, если обе разобидевшиеся маленькие девочки, не поделившие в том песочке формочки, ведерко и совочек, могут неслабо огреть друг дружку чем ни попадя.

— Вот-вот, я тебе, братец Фил, о том же толкую. Можно и без оружия голыми ногами и руками обойтись, коли достойной даме-зелоту Прасковье, назови меня Парашей, окаянно захотелось даме-неофиту Анфисе в натуре выпадение матки организовать.

Я, знаешь, Фил, давно насобачилась на диких шаманках и знахарках одним махом их бабские потроха вышибать. Мне достаточно одного хорошего волнового удара в связки и мышцы тазового дна, чтоб у них и матка и прямая кишка двумя висюльками промеж ног наружу выскакивали.

После этого делай с ними, что хочешь. Я не из брезгливых, могу и хвост-говно выдернуть, ногой прижать, пустив лярву бежать, насколько ей длины толстого и тонкого кишечника хватит. Одна плоскомордая любительница человечье мясцо свежевать, гадать для племенных старейшин на печени краденых и покупных младенцев долго так у меня плясала с бубном вкруговую, наматывая свою говенную требуху на поганого истукана…