Валерий Ковалёв - Рукопись из Тибета

А еще красовалась здоровенная стеклянная бутыль с чистой как слеза «ара», а к ней пара запотевших кувшинов, издававших терпкий запах пшеничного пива, что вызвало у нас с Кайманом некоторое удивление.

Заметив его, иерарх важно изрек, что в других монастырях потребление горячительных напитков запрещается. Этот же на особом положении.

— Так завещал Святой Друкла Кюнле, — хихикнул настоятель — которого звали лама Норбу, масляно блестя глазами.

Далее Верховный благословляя трапезу, изрек несколько мантр, после чего Норбу лично налил и поднес каждому по фарфоровой чашке ара.

Иерарх принял свою, что-то пробормотал и, не отрываясь, выпил.

— Не хило, — подумал я, повторяя. Ара оказалась крепким как спирт, в разных концах стола крякнули, и все принялись закусывать.

В перерыве между второй, чуть порозовевший верховный буддист приказал ламе Норбу исполнять все мои желания. На что тот, боднув головой и сложив руки перед собой, подобострастно ответил «слушаюсь, о Мудрейший».

Утолив первый голод и приняв еще немного внутрь, мы повели религиозные беседы. Точнее иерарх излагал теологические истины, заплетаясь языком, а остальные внимали, изображая на лицах восторг и почтение.

При этом речь старца становилась все тише и бессвязней, а потом он уронил голову на грудь и захрапел. Не иначе сказалась длинная дорога.

Лама Норбу тут же что-то шепнул кастеляну — тот быстро исчез, а затем вернулся с двумя монахами, которые бережно повлекли второе лицо Бутана в опочивальню.

Мы же продолжили философствовать в более непринужденной обстановке.

По мере того как ара с пенным напитком убывали, в беседе все более вырисовывалась предметность и, как это всегда бывает в мужском застолье, заговорили о дочерях Евы.

Вдохновителем стал Кайман, поинтересовавшийся у настоятеля, не продолжают ли адепты столь почитаемого Святого, его традиции во второй части?

При этом он указал пальцем на фреску, где была отображена схватка Друкла Кюнле с дьяволицей. На ней великий подвижник побеждал зло одним из способов Камасутры, в связи с чем, у меня возникла мысль, а не является ли он основоположником этого научного трактата?

На вопрос вождя кастелян, расплывшись в улыбке, хотел было что-то сказать, но лама Норбу цыкнул на того, заявив, что монастырский устав это строго запрещает.

— Хотя мы и даем советы женщинам, посещающим обитель, когда тех искушают злые духи, или они не могут зачать, — смиренно опустил глаза долу.

Затем я изложил свое осенение по поводу Камасутры, и у обоих лам отвисли челюсти.

— Так ведь это мысль! — придя в себя, воззрился на настенный шедевр настоятель. — По данному поводу давно идут научные споры. До сегодняшнего дня предполагалось, что автором трактата был индийский философ Ватьсьяяне, но теперь мы это опровергнем. У нас есть доказательство!

— А сколько добавится прихожан, — наклонившись к начальнику, томно закатил глаза кастелян. После чего они рассыпались в благодарностях и полезли целоваться.

Во втором часу ночи кастелян, икнув, упал лицом в блюдо с обглоданными костями, а лама, изрек «благословляю» и погрузился в нирвану.

— Да, не хилые ребята, — поболтал Кайман остатками ара в бутыли, после чего мы выпили стремянную [192] Стремянная — последняя рюмка у казаков (то же, что «на посошок»). .

Далее, поскольку на закурганную [193] То же, что и «стремянная» не хватило, нетвердо ступая, вышли из трапезной и, поддерживая друг друга, направились в покои. Которые нам заранее показали.

На следующее утро в дверь комнаты на втором этаже, где отдыхал оракул, вкрадчиво постучали.

— Войдите, — разрешил я, с наслаждением потягиваясь.

— Доброе утро, лама Уваата, — возник в двери, свежий как огурец настоятель, став низко кланяться. — Как почивали?

— Вашими молитвами. Спасибо.

— В таком случае мы приглашаем вас на завтрак.

— Сейчас буду, — сказал я. — Ожидайте.

Настоятель исчез, лама Уваата встал с постели, и, совершив утренний моцион, спустился в трапезную.

Там, во вчерашнем порядке уже сидели известные мне лица, перед которыми стояли блюда с горячим рисом, всевозможные закуски и небольшая бутыль ара.

— Только на опохмелку, — понял я. — Молодцы святые отцы. Не пьяницы.

После взаимных приветствий Уваата занял свое место, выглядевший помятым иерарх благословил хлеб насущный, мы приняли по грамульке и закусили.

Далее появился мальчик-служка, водрузил на стол медную бадью горячего чая с молоком и маслом, разлив его серебряным черпаком в кружки.

— Мне доложили, уважаемый Уваата, о вашем первом прорицании в святом месте, — прихлебывая из своей, сообщил мне Верховный лама.

— Какое еще прорицание? — подумал я, покосившись на Каймана. Тот только пожал плечами.

— В наших монастырях целая армия ученых, толкователей и философов, но никто из них даже предположить не мог, кто истинный автор Камасутры. Даже я, — самолюбиво изрек старец.

Вот оно что, — мелькнуло в голове. — Теперь понятно.

Далее иерарх сообщил, что отправляется назад обрадовать короля, а заодно собрать религиозный совет. Для обсуждения столь важного открытия.

— Чем бы дитя не тешилось, — подумал я. — Но виду не подал. Пусь будет, как будет.

После завтрака Верховный лама под рев труб и крики ослов, с почетом убыл в столицу, а мы с вождем стали готовиться к тому, зачем прибыли.

Для начала, выяснив у настоятеля, что на крыше храма есть смотровая площадка, поднялись на нее втроем и осмотрелись. Оттуда во все стороны открывались необъятные дали, что располагало к высоким размышлениям.

— Здесь Уваата будет общаться с небом, — обойдя периметр, строго заявил я ламе.

Тот с готовностью кивнул головой и втянул голову в плечи. Совсем как большая черепаха.

— А поэтому на площадку никого не пускать, — покачал пальцем перед его носом Кайман. — Надеюсь, вы все понимаете?

— П-понимаю, — заикаясь, прошептал толстяк, проникаясь значимостью события и исходящими от нас флюидами.

— Ну, вот и хорошо, — потрепал его по плечу приятель. — Умничка.

Спустя час я сидел в кармической позе на мягком узорчатом ковре, рядом стоял кувшин пенного напитка (то и другое доставили монахи по приказу настоятеля), глядел вдаль и, бормоча мантры, погружался в нирвану.

— Ну как, готовы? — спросил у составляющих, когда погрузился достаточно.

— Не, — стали брюзжать те. — Головы болят, дай опохмелиться.

— Так я ж вам утром отправил внутрь целую чашку ара?

— Мало.

Делать было нечего, я вышел из транса и, присосавшись к кувшину, опорожнил его наполовину.

— А теперь? — утерев губы, снова погрузился, навострив уши.