Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

— Ну, спокойной ночи, Телльюла.

Она, как всегда, чуть заметно кивнула Затем взяла Кэллоуэя за руку.

— Да?

— Мистер Личфилд… — начала она.

— Что мистер Личфилд?

— Ему не понравилась репетиция.

— Он приходил вечером?

— О да, — ответила она таким тоном, словно только слабоумный мог думать иначе. — Конечно, он приходил.

— Я его не видел.

— Ну… это все равно. Ему не понравилась репетиция.

Кэллоуэй постарался сдержаться и не вспылить.

— Ничего не поделаешь.

— Он принимает вашу постановку очень близко к сердцу.

— Я это понял, — сказал Кэллоуэй, избегая укоризненного взгляда Телльюлы. Бессонная ночь была уже ему обеспечена и без того, чтобы в ушах звучало эхо ее разочарованного голоса.

Он высвободил руку и пошел к двери. Телльюла не пыталась остановить его. Она лишь сказала:

— Вам нужно увидеть Констанцию.

Констанция? Где он мог слышать это имя? Ну, конечно, жена Личфилда.

— Она была чудесной Виолой.

Нет, он слишком устал, чтобы горевать из-за смерти той актрисы — ведь она же умерла, верно? Личфилд сказал, что она умерла, не так ли?

— Чудесной, — повторила Телльюла.

— Спокойной ночи, Телльюла. Завтра увидимся.

Старая карга не ответила Что ж, если она обиделась на его бесцеремонность, пускай. Он оставил Телльюлу с ее печалями и вышел на улицу.

Была холодная ноябрьская ночь. В воздухе пахло недавно уложенным асфальтом, дул пронизывающий колючий ветер. Кэллоуэй поднял воротник пиджака и нырнул в темноту.

Телльюла устало побрела в зрительный зал театра, где прошла вся ее жизнь. Его стены были такими же ветхими и обреченными, как она сама. В этом не было ничего удивительного: судьбы зданий и людей похожи. Но «Элизиум» должен умереть, как жил, — достойно и славно.

Она благоговейно отдернула красную штору, закрывавшую портреты в коридоре. Берримор, Ирвинг — великие имена, великие актеры. Пожалуй, краски немного потускнели, но в памяти эти лица не увядают никогда. На самом почетном месте, в последнем ряду за шторой, висел портрет Констанции Личфилд. Лицо необыкновенной красоты; кости и плоть образовали неповторимое анатомическое чудо.

Конечно, она слишком молода для Личфилда, и это стало частью их трагедии. Личфилд был вдвое старше супруги, и он мог дать непревзойденной красавице все, что она желала: славу, деньги, высокое положение в обществе. Все, кроме самого необходимого — жизни.

Она умерла, когда ей не исполнилось и двадцати лет. Рак груди. Кончина столь внезапная, что в нее до сих пор трудно поверить.

При воспоминании об утраченном гении молодой актрисы глаза Телльюлы наполнились слезами. Сколько образов могла бы оживить Констанция, если бы не ушла из жизни, — Клеопатра, Гедда, Розалина, Электра..

Увы, ничему этому не суждено было сбыться. Она исчезла во мраке, угасла, как свеча, опрокинутая порывом ветра, и после нее в жизни не осталось ни радости, ни света, ни тепла. С тех пор дни стали такими тоскливыми, что иногда хотелось заснуть и больше не просыпаться.

Телльюла уже плакала, прижимая ладони к сморщенным векам. И тут — о боже! — кто-то подошел к ней сзади. Может быть, это мистер Кэллоуэй вернулся, а она стояла здесь, жалкая; и не могла вытереть слезы, что текли и текли по щекам, как у глупой старухи — ведь именно старой и глупой он считал ее. Молодой и сильный, что он знал о тоске по ушедшим годам, о горечи невосполнимых утрат? Когда-нибудь и он испытает это. Скорее, чем он думает, но не сейчас.

— Телли, — сказал кто-то.

Она знала, кто это. Ричард Уолден Личфилд. Телльюла обернулась и увидела его в шести футах рядом с собой — прекрасно сложенного и стройного, каким она помнила его. Он был на двадцать лет старше ее, но возраст совсем не отразился на нем Телльюле стало стыдно за свои слезы.

— Телли, — мягко повторил он. — Я знаю, уже довольно поздно, но мне кажется, ты хочешь сказать мне «здравствуйте».

— Здравствуйте!

Пелена слез медленно спала, и она увидела спутницу Личфилда, почтительно державшуюся в двух шагах позади него. Та выступила из тени, и Телльюла узнала её неповторимо прекрасные черты. Время разлетелось на куски, здравый смысл покинул этот мир. А из воцарившегося хаоса внезапно блеснул маленький лучик надежды, предназначавшийся для Телльюлы: она вдруг перестала чувствовать себя старой и обреченной, как прежде. Ведь она не может не доверять собственным глазам.

Перед ней стояла Констанция, по-прежнему блистательная и юная. Актриса приветливо улыбалась и кивала Телльюле.

Милая мертвая Констанция.

Репетиция была назначена на девять тридцать следующего утра. Диана, как обычно, опоздала на полчаса. Выглядела она так, будто не спала всю ночь.

— Простите, я задержалась, — бросила она, безжалостно коверкая открытые гласные.

Кэллоуэй не собирался потакать ей.

— У нас завтра премьера, — процедил он, — а все дожидаются тебя одну.

— Неужели? — спросила она, стараясь придать себе огорченный вид. Даже это ей не удавалось.

— Ладно, начинаем с первой сцены, — вздохнув, объявил Кэллоуэй. — Пожалуйста, пусть каждый возьмет текст и ручку. Я сделал сокращения в нескольких диалогах и хочу, чтобы мы к обеду отрепетировали их. Райен, у тебя есть копия для суфлера?

Последовали быстрый обмен бумагами и недовольные оправдания Райена.

— Ладно, приступаем. Предупреждаю — не хочу слышать ничьих жалоб, у нас нет времени. Вчерашняя репетиция походила на поминки, а не на спектакль. Заранее прошу прощения, если буду не слишком вежлив.

Он пытался сдерживать себя. Они тоже. И все-таки не было конца взаимным упрекам, спорам, обидам, оскорблениям. Кэллоуэй охотнее согласился бы висеть вниз головой на трапеции, чем руководить четырнадцатью уставшими людьми, две трети которых не понимали, чего от них хотят, а остальные только могли выполнить то, что требовалось. У него сдавали нервы.

К тому же его не отпускало чувство, будто за ним наблюдают, хотя зрительный зал был абсолютно пуст. Он подумал, что Личфилд, наверное, наблюдает за репетицией в какую-нибудь потайную щелку, но счел эту мысль первым признаком развивающейся паранойи.

Наконец пришло время обеда.

Кэллоуэй знал, где найти Диану, и был готов к предстоящей сцене. Обвинения, слезы, уверения в любви, снова слезы, примирение. Шаблонный вариант.

Он постучал в дверь ее гримерной.

— Кто там?

Плакала она или говорила, прихлебывая что-то для утешения?

— Я.

— Что тебе?

— Могу я войти?

— Входи.

Она держала в одной руке бутылку водки (хорошей водки), а в другой стакан. Слез пока не было.

— От меня нет никакого толка, да? — спросила она, едва он закрыл за собой дверь. Ее глаза умоляли его не соглашаться.

— Ну, не будь глупенькой, — уклончиво проговорил он.