Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Но хуже всего бывало по ночам, когда невыносимый звон настигал его в уютной (прежде, до несчастного случая), как утроба, детской кровати. Он покрывался от ужаса липким горячим потом, раскрывал глаза и, дрожа, всматривался в темноту. Как часто он молил об облегчении — хотя бы ненадолго; о том, чтобы стих звон в раскалывающейся голове. Он уже не надеялся снова услышать человеческие голоса, смех и все богатство живых звуков.

Он был одинок.

Одиночество — вот начало, середина и конец его страха. Одиночество и невыносимая какофония в голове. Душа его превратилась в пленника глухой и слепой плоти.

Это было почти непереносимо. Иногда по ночам мальчик рыдал — как ему казалось, совершенно беззвучно. Тогда в комнату вбегали родители, зажигали свет и, конечно же, старались помочь ему и утешить. Но их встревоженные лица, склонившиеся над ним, напоминали ребенку морды огромных, безобразных рыб, бесшумно разевающих рты. В конце концов мать научилась успокаивать его. Ее прикосновения прогоняли охватывавший мальчика ужас.

Слух вернулся к нему внезапно, за неделю до седьмого дня рождения. Вернулся он не полностью, но и это казалось чудом Стив возвратился в прежний мир, жизнь снова обрела полноту и свежесть.

Долгие месяцы мальчик заново учился воспринимать этот мир, доверять своим чувствам И еще долго он просыпался по ночам в ужасе от раскалывающего голову звона и грохота.

Время от времени звон в ушах возобновлялся. Из-за этого Стив не мог ходить на рок-концерты, как его одноклассники. Легкая глухота осталась, но он ее едва замечал.

Однако он ничего не забыл: ни охватывавшую его панику, ни железный оркестр в голове. Страх темноты и одиночества остался навсегда.

Но кто же не боится одиночества? Полного одиночества?

Теперь у Стивена появился новый источник страха, бороться с которым оказалось куда труднее.

Это был Куэйд.

Однажды за выпивкой Стив рассказал Куэйду о детстве, глухоте и ночных кошмарах.

Теперь его слабость — первопричина страха — была известна Куэйду и при случае могла послужить отличным оружием. Возможно, именно поэтому Стив решил воздержаться от разговора с Черил (что он мог сделать — предостеречь ее?) и стал избегать Куэйда.

Куэйд, без сомнений, был опасен. Он выглядел как человек, внутри которого, очень глубоко, скрыто зло.

Наверно, четыре месяца глухоты выработали у Стива привычку внимательно наблюдать за людьми, подмечать каждый взгляд, усмешку, необычное выражение лица, мимолетный жест. По тысяче подобных признаков он раскусил Куэйда, пройдя по лабиринту его души к сокровенному.

Следующий этап проникновения в тайный мир Куэйда наступил лишь без малого три с половиной месяца спустя, когда начались летние каникулы и студенты разъехались. Как обычно, Стив на каникулах работал в отцовской типографии. Долгие часы физического труда требовали сил; тем не менее Стив по-настоящему отдыхал здесь. Академическое ученье перегрузило его мозг, идеи и слова измучили его, а работа в типографии быстро разгрузила голову.

Чувствовал он себя прекрасно и практически позабыл о Куэйде.

Стив вернулся в университет в конце сентября, когда до начала занятий оставалась неделя. Студенты еще не съехались, и в отсутствие привычного множества шумных, спорящих, флиртующих молодых людей в кампусе царила атмосфера легкой меланхолии.

Стив заглянул в библиотеку, чтобы отложить для себя несколько книг, пока их не захватили сокурсники. Такая возможность представлялась лишь в самом начале учебного года — сразу после библиотечной инвентаризации, когда нужные книги еще не успели растащить. Для Стивена этот год был выпускным, и он задался целью подготовить все как следует.

Неожиданно он услыхал знакомый голос:

— Ранняя пташка.

Стив оглянулся и встретился с колючим взглядом Куэйда.

— Ты, Стивен, меня потряс.

— Чем же?

— Энтузиазмом, — улыбнулся Куэйд. — Что ищешь?

— Что-нибудь из Бентама.

— У меня есть его «Основы морали и права». Годится?

Это ловушка. Нет, абсурд: Куэйд всего лишь предлагает нужную книгу. Как обычный жест может быть ловушкой?

— Раздумываешь? — Улыбка стала шире. — Ну, подумай. У меня библиотечный экземпляр. Почему бы тебе его не взять?

— Хорошо, спасибо.

— Как провел каникулы?

— Благодарю, прекрасно. А ты?

— Я-то? Чрезвычайно плодотворно.

Улыбка медленно погасла, и только теперь Стив заметил…

— Усы отпустил? — спросил он.

Жидкие, клочковатые, тускло-русые усы совершенно ему не шли и казались приклеенными. Из-за них Куэйд, судя по всему, сам испытывал неловкость.

— Это из-за Черил, да?

Теперь Куэйд явно смутился.

— Ну…

— Похоже, каникулы у тебя выдались неплохие.

Неловкость сменилась чем-то другим.

— У меня есть несколько великолепных фотографий, — сказал Куэйд. — Хочешь, покажу?

— А на какую тему?

— На тему каникул.

Стив не верил своим ушам. Неужели Черил Фромм приручила Куэйда?

— От некоторых снимков, Стивен, просто обалдеешь.

Куэйд произнес это, как арабский торговец похабными открытками. Что же это за снимки? Или он подкараулил Черил за чтением Канта?

— Не знал, что ты увлекаешься фотографией.

— Теперь это моя страсть.

При слове «страсть» Куэйд просиял Улыбка его стала плотоядной.

— И не вздумай отказываться, — сказал он. — Пойдем ко мне, посмотришь.

— Видишь ли…

— Сегодня вечером, хорошо? Заодно и Бентама возьмешь.

— Что ж, спасибо.

— Теперь у меня свой дом. На Пилгрим-стрит, шестьдесят четыре. От роддома сразу за углом. Где-то после девяти, годится?

— Вполне. Еще раз спасибо. Значит, Пилгрим-стрит?

Куэйд кивнул.

— Мне казалось, что на Пилгрим-стрит жилых домов вообще нет.

— Номер шестьдесят четыре.

Пилгрим-стрит давным-давно пришла в упадок. Большинство домов уже превратились в руины. Те, что находились в процессе разрушения, напоминали пациента под ножом хирурга; их внутренности противоестественно зияли, со стен клочьями свисали розовые и зеленые обои, камины будто повисли на дымоходных трубах, лестницы вели в никуда.

Дом номер шестьдесят четыре был еще цел, в отличие от двух своих соседей: их не только снесли, но и сровняли с землей при помощи бульдозера, оставив толстый слой кирпичной пыли, сквозь который пробивалась сорная трава.

Территорию вокруг дома патрулировала грязно-белая псина на трех ногах. Одну ногу она то и дело поднимала в знак того, что это место — ее собственность.

Дворцом дом Куэйда назвать было трудно, и все же он выгодно выделялся на столь безрадостном фоне.

Стив захватил бутылку скверного красного вина Они выпили, потом покурили немного «травки», и Куэйд как-то быстро и сильно опьянел Стиву до сих пор не доводилось видеть его таким вместо извечных рассуждений о страхе он беззаботно болтал о пустяках, хохотал и даже рассказал пару скабрезных анекдотов. Обстановка в его доме была спартанская. Никаких картинок на стенах; никаких украшений. Книги Куэйда — сотни книг — валялись на полу в полнейшем беспорядке. В кухне и в ванной — лишь самое необходимое. В общем, жилище Куэйда напоминало монастырскую келью.