Эрика Свайлер - Книга домыслов

– Ты хороший малый и мой друг, – тихо произнес он. – Очень хороший парень. Я привык приглядывать за добрыми душами, ибо они сами не могут позаботиться о себе.

На секунду его взгляд стал предельно серьезным, но затем странная полуулыбка мелькнула на его лице.

– Я слишком много болтаю. Извини меня. – Развернувшись, он заковылял к своему фургону. – Будь храбрым. Счастливые женщины – благо для доброй души.

Амос сидел и ждал.

Эвангелина вернулась из города, неся в фартуке несколько маленьких стеклянных бутылочек. Амос помнил, что прежде в этом голубом платье ходила Сюзанна, но на Эвангелине оно выглядело более ярким. После быстрой ходьбы лицо ее порозовело. Локоны вились, обрамляя ее лицо. До этого мгновения, за исключением тех минут, когда девушка погружалась в воду в своем белом платье, Амос не видел ее такой обворожительной, такой красивой. Парень улыбнулся. Эвангелина, пройдя мимо того места, где он стоял, постучала в дверь фургона Ната. Силач отозвался и выглянул наружу. Амос напряг слух, желая услышать, о чем они говорят. Эвангелина передала ему бутылочки. Оказалось, что в них лечебные масла и мази, помогающие от болей в пояснице. Амос помнил, что Нат и раньше такими пользовался. Ментол, травяные масла и еще что-то, сильно пахнущее… Их надо втирать в кожу. Парень видел, как они обмениваются любезностями. В душе его скапливалась горечь. Лакомка терлась мордой о его спину, но успокоения нежность животного ему не принесла.

Он не видел, как Нат закрывал дверь, а Эвангелина направилась к своей лохани. Амос чувствовал себя полным дураком из-за того, что раньше не ушел отсюда, не забрал карты и не вернул их мадам Рыжковой. Согнувшись, он сполз по обшитому досками борту фургона на пол и зажмурился. Амос дышал тихо-тихо, вслушиваясь в звуки вечера. Он замедлил свое сердцебиение и постарался слиться со стеной фургона. Даже с закрытыми глазами молодой человек видел, как она передает черную бутылочку Нату, как ее пальцы касаются его пальцев. Сердце пронзила острая боль.

Он услышал свое имя. Сначала его выкрикнули возле фургона Рыжковой, потом близ Сюзанны… Его звала Эвангелина. Затем послышался голос Мелины, вот только слов он не разобрал. Звуки его имени смешивались с потрескиванием дров в костре. Если он останется с Лакомкой, его могут не найти. Он положит карты обратно. У него проворные пальцы, бесшумная поступь, и если он будет достаточно ловок, то не разбудит старушку.

Но Эвангелина все равно догадается. Лакомка жевала кончик его головного убора. Парень отогнал ее. Он не может больше ходить, повесив голову, и думать, что Эвангелина считает его поведение просто нелепым. Он и так уже болен ею, причем серьезно. Он услышал, как Сюзанна что-то говорит Эвангелине. Теперь голоса раздавались ближе. Если он ничего не предпримет, она увидит карты и сочтет их еще одной дурацкой выходкой сумасшедшего немого. Маленькая лошадка потерлась мордочкой о его ладонь. Если он покажется, если постарается объясниться, то, возможно, она поймет. Он станет львом.

Амос повернулся к двери фургона и ударил кулаком по доскам. Он стучал до тех пор, пока Эвангелина не повернулась, чтобы узнать, кто же это шумит. Он сидел и ждал. Ноги подогнуты под себя. Такую позу он принимал всякий раз во время гадания. Девушка увидела его, но выражение ее лица совсем не походило на те выражения лиц зрителей, разбираться в которых мистер Пибоди в свое время его научил. Парень заметил карты, зажатые в ее руке. Знакомые оранжевые рубашки. Теперь он и сам не понимал, чего всем этим хотел добиться.

– Вот ты где! – воскликнула девушка. – Ты от меня прятался?

Отрицательно помотав головой, Амос махнул рукой в сторону Лакомки.

– Ты заботишься о ней. Вы, можно сказать, друзья.

Парень неловко пожал плечами.

Эвангелина перевела взгляд на зажатые в ее руке карты.

– Это ты мне оставил?

Вопрос прозвучал твердо, но не грубо.

Амос кивнул. Не в силах выдержать ее взгляд, молодой человек уставился на Королеву Мечей. Во рту у него пересохло, а язык стал словно свинцовый.

– Извини, – произнесла девушка. – Они, конечно, красивые, но я не могу их взять. Уверена, что они нужны мадам Рыжковой.

Амос не пошевелился, не взял у нее карты, и Эвангелина сказала:

– Мне не хотелось бы, чтобы мадам Рыжкова на тебя злилась. Иногда она бывает просто ужасна.

Амос оставался неподвижен.

– Ты всегда был добр ко мне…

Девушка нагнулась, чтобы положить перед ним карты.

Амос взглянул на них. Он знал сокрытый в картах смысл. Днем и ночью его пальцы прикасались к ним. Теперь он знал карты даже лучше, чем самого себя. Амос положил руку поверх девичьей руки, похоронив под ними карты. Он отрицательно помотал головой.

– Амос! Я их у себя не оставлю.

Парень осторожно, стараясь вновь не прикоснуться к ее коже, забрал у нее карты – он боялся, что может потерять самообладание. Прежде чем девушка ушла, Амос поднял Королеву Мечей и поднес карту к ее лицу. Он указал пальцем на темные волосы нарисованной женщины, а затем прикоснулся к черным волосам Эвангелины. Хотя он старался сдерживать свои чувства, пальцы его при этом дрожали. Ее волосы на ощупь оказались такими же мягкими, какими он их запомнил.

– Тебе кажется, что я на нее похожа?

Он считал, что более чем похожа, но лишь согласно кивнул.

Амос показал ей вторую карту. Карта Силы. Он провел кончиком пальца по тщательно прорисованной руке женщины, державшей ее на голове покорившегося ей льва. Неплохо. Девушка от него не убежала. Укусив себя за щеку, Амос прикоснулся к руке Эвангелины, дотронулся до костяшек ее пальцев. Он указал на оранжево-коричневую гриву льва, а затем прижал свою руку к ее груди.

– Я не понимаю.

Она от него не убежала. Как он рад был этому!

Амос положил карту на дощатый пол фургона и спрыгнул на землю. Эвангелина отпрянула, испугавшись стремительности его движений. Парень поднял руку ладонью вперед, делая ей знак не уходить. Эвангелина остановилась. Он встал на четвереньки в пыль у ее ног и, подняв голову, встретился с девушкой взглядом. Амос взял ее руки своими и положил их себе на голову.

Они застыли в полном молчании, и сколько времени это продолжалось, никто из них не смог бы сказать.

Когда Эвангелина убрала руки с его макушки, Амос поднялся на ноги.

– Ты лев?

Он уткнулся лбом в ее плечо, и она успокоила его так, как обычно успокаивают мужчин женщины.

– А я… О!

Этот односложный возглас подтверждал, что теперь она все поняла, но это уже не имело особого значения. Своим поведением Эвангелина все ему сказала.

Позже, в темноте пустой лохани русалки, они развязали платок, стягивающий его волосы. Эвангелина восхищалась их мягкостью и цветом. Амос не понимал, что же красивого она находит в его волосах. Мысли в голове путались. Уж слишком занимал его изгиб ее талии и бедер. Кожа на запястье и внутренней стороне руки девушки имела восхитительный сладко-солоноватый привкус – он ощущал его во время поцелуев. Пульс нежно трепетал у нее на шее. Прежде он считал, что тела созданы для утоления голода, для бега и работы. Амос не представлял, что можно испытывать такие глубокие ощущения от близости другого тела. Если раньше он обнимал ее, чтобы утешить и успокоить, то теперь она обнимала его, чтобы утолить и насытить. Амос боялся, что расплачется и издаст ужаснейший звук, один из тех, которыми он оглашал в прошлом лесную чащу. К счастью, он так и не расплакался.