Эрика Свайлер - Книга домыслов

– Эсмеральда занята! – заорала сестра.

Полог вновь опустился. Дойл, вскочив на ноги, ринулся вдогонку за потенциальной клиенткой. Его шлепанцы исчезли за краем полога. Оставшись с сестрой наедине, мы уставились друг на друга.

– Хрень…

Энола прикусила кончик большого пальца. Карта едва не касалась ее губ.

– Я догадывалась, что Фрэнк имеет какое-то отношение к дому, но понятия не имела, какое. Ну и ну. Что за дела!

Сестра была вся на нервах. Отложив Висящего Человека, она схватила со стола колоду и принялась раскладывать карты веером, перетасовывать, шлепать себя ими по костяшкам пальцев.

– Мне жаль, что все так запуталось с Алисой. Ты собираешься ей рассказать?

Я об этом не подумал. Ни она, ни я не хотели бы, чтобы так все обернулось. В последний раз она видела меня всего в синяках в моем разваливающемся доме. Алиса не расплачется, если я все ей расскажу. Это не в ее правилах. Захочет ли она после этого со мной встречаться? Скорее всего нет. Как мы будем после этого смотреть друг другу в глаза?

– Не уверен, что стоит. Надо сперва кое в чем разобраться.

– Ладно. Блин! Где ты теперь будешь жить? Можно бы у меня, но там и так тесно. – Сестра пожала плечами.

– А у тебя что, жилье есть?

Что-то новенькое.

– У нас с Дойлом трейлер, который мы цепляем к его машине и едем вслед за Роузом.

– А-а-а…

Энола разложила колоду веером.

– В машине непросто хранить его вещи. Лампочки часто бьются. – Сестра прочертила в воздухе прямую линию. – Мы живем кочевой жизнью, может, и для тебя что-нибудь придумаем.

Я и не подозревал, что у Энолы есть свое жилище, дом – вернее, уже не у нее, а у них. Прежде я думал, что сестра – одиночка, но она нашла себе подходящую пару. Я видел, как, передавая карты, они общались между собой. Я не владел этим тайным языком, хотя, будучи библиотекарем, умел все классифицировать, оперируя десятичными цифрами. И что же это были за цифры? С четырех сотен начиналась нумерация книг, посвященных языкам, с трех сотен – социологии, с девяти – истории… Меня больше интересовали издания, нумерация которых начиналась с двух сотен… Религия.

– Эй! – окликнула меня сестра. – С тобой все в порядке?

– Я выяснил кое-что странное. Мама утонула двадцать четвертого июля. Ее мать тоже. Еще Том сказал мне, что видел выступление нашей бабушки, но на этом странности только начинаются. – Я говорил сбивчиво, но мне было наплевать на это. – Я прочел присланный мне Черчварри журнал, а потом книги и статьи, которые раскопала для меня Алиса. В газетах я находил все более давние некрологи. В конце концов я занялся именами из журнала. Все мамины предки, все женщины умирали двадцать четвертого числа. Все они тонули, и тонули именно двадцать четвертого июля.

Энола перестала вертеть в руках карты.

– И это все? Ты решил, что все мы утонем? – Покачав головой, она сказала: – Это безумие. Тебе просто хочется в это верить. Ты слишком долго жил в одиночестве в этом проклятом доме. – Сестра посмотрела на стол, на свои руки, на карты. – Думаешь, мы такие же, как она?

– Нет, – сказал я, очень надеясь, что сестра мне все же поверит.

– Ты несешь полную чушь, – вздохнув и подавшись вперед, сказала Энола. – Она просто очень расстроилась из-за всего, что с ней случилось. Больше так жить она просто не могла. Я тебе уже говорила, что этот журнал – полная чушь. Забудь о нем. Собирай вещи, перебирайся к нам. Мы как-нибудь устроим тебя на ночь. Убирайся поскорее из этого чертового дома. Если Фрэнку он нужен, пусть забирает. Там было слишком много смертей. Дом в любом случае скоро развалится. – Потянувшись ко мне, она сжала мою руку. – Послушай! Извини, что так долго не приезжала. Извини, ладно? Собирай вещи и переезжай сюда. Не привози с собой журнал. Договорились?

Энола смотрела на меня с убийственной серьезностью, словно это я представлял собой жуткую проблему, словно это не она недавно испугала до смерти двух девчонок.

– Что не так с твоим гаданием?

– А что в этом такого? – быстро отозвалась сестра. – Такое иногда случается, если кто-то вмешивается. Если затемняется атмосфера, можно все перепутать. – Энола отмахнулась. – Мне надо все здесь очистить.

– Я видел журнал и знаю, что ты натворила.

– И что же я натворила?

– Испортила его. Вырвала все страницы с рисунками карт Таро. Мне бы хотелось знать, зачем ты это сделала.

– Я на твоей стороне.

Сестра поправила на голове косынку и вытерла под глазами расплывшуюся черную тушь, отчего стало ни лучше, ни хуже. Мы смотрели друг на друга.

Дойл проскользнул обратно в шатер. Посмотрев на нас, он мягкой поступью подошел к Эноле.

– Мужик! Оставь ее в покое.

Его рука, покрытая темными извивающимися щупальцами, обвила ее плечо. Казалось, эта рука собралась удушить сестру. Энола взяла его за локоть. Этот простой жест сказал мне, что его выступления, преодоленные мили и все, что он ради нее сделал, не пропали даром. Что бы Энола ни говорила, она его любит.

– Ладно, – согласился я.

– Собери вещи и приезжай. Хорошо? Избавься от Фрэнка, – сказала сестра.

– Переночуешь в своей машине. Я так часто делал. Проще простого, – заявил Дойл.

Они принялись, перебивая друг друга, обсуждать, где и как меня разместить, а я смотрел на Энолу и видел перед собой дрожащий призрак страха. Она может лгать себе, лгать Дойлу, но я понимал, что меня она услышала и испугалась.

– Я приеду, но позже, – пообещал я и вышел из шатра.

Надо подумать, как поступить с Алисой.

А еще следует позвонить Черчварри.

Пророчица сбежала. Возможно, она уже мертва. Изменение дальнейших планов пребывания в Берлингтоне.

Трудно было представить, насколько сильно расстроился Пибоди в связи с бегством Рыжковой. Чего только стоило горе Амоса!

Не желая покидать фургон наставницы, парень сделал его своим домом. Он не хотел проводить дни в обществе Пибоди, который носился с жалостью, словно с одним из своих жилетов. Хуже всего было ночью. Во снах Амоса были только мадам Рыжкова и карты.

Поняв, что поиски бесполезны, они покинули Берлингтон и провели день среди грязи, камней, колей, проложенных колесами телег, и одиночества. Той ночью парень просто лежал, обнимая Эвангелину. Утром она перенесла все свои вещи в фургон Амоса. Когда объятия девушки не успокаивали, он старался уловить слабый запах горелого шалфея и представлял себе, как Рыжкова спорит относительно причитающихся ей денег с Пибоди или обсуждает вышивание крестиком с Сюзанной. Постепенно до сознания Амоса дошло, что же означает проткнутое насквозь сердце Тройки Мечей. Рыжкова разбила ему сердце.

Он проводил еще больше времени с Лакомкой, которой было все равно, может ли он говорить, работает ли он или просто предается горю. Доброта и пища были тем, что понимала Лакомка и чем можно было подкупить ее сердце.