Николай Дитятин - Отступники [СИ]

Через какое-то время я стал обращать внимание на некоторые периоды его жаркой речи. Лицо мое вытянулось.

— Усиль, усиль громкость!

— …сейчас мы свободны от этого вредного гипноза! Повторяю, Первенцы с помощью дистанционных маггических приемов контролировали всех значимых руководителей Авторитета, в том числе и меня! А вместе с тем и всю нашу политику! Как внутреннюю, так и внешнюю! Мы обнаружили это совсем недавно! После неопределенных событий, которые повлекли за собой восстановление нашей самостоятельности, мы в полной мере осознали вес ущерб и горе, причинённые веками неявного рабства. У нас впереди множество забот, проектов перестройки и преобразования нашего государства. Гордый владыка Реверанс!

Я посмотрел на змея. Тот тоже смотрел и слушал через смыкающиеся веки.

— Прошу тебя, не разрушай сейчас то, что было так счастливо и нежданно обретено нами. В последнюю очередь нам нужна сейчас война с таким могучим противником! Мы не знаем, чего ты в действительности хочешь. Возможно, уничтожив нас, ты собиаешься свести какие-то счеты с сородичами. Нам известно, что твой поход идет под лозунгом освобождения континента! Я могу лишь догадываться, о каком именно освобождении идет речь, но если это связано с Торкеном… Если это связано с тем, что ты не приемлешь той чудовищной лжи, невероятного по своим масштабам культурного саботажа Поздней расы, учиненного твоими сородичами, — прошу тебя, остановись, потому что мы согласны с тобой! То, что произойдет дальше, будет доказательством твоей честности… либо моих заблуждений. Я все сказал!

Реверанс приоткрыл глаза. Я боялся, что он не поверит. Я и сам не торопился верить, но лицо Сару было ясным, взгляд осмысленным, голос твердым. Сложно было поверить, что он все еще кем-то расчётливо руководим.

Реверанс неожиданно дернулся и открыл пасть, словно собирался протяжно закричать. Лицо Киры исказилось, она вся пошла красными пятнами и покрылась испариной.

— Торемо! Торемо фагур! Фагур туран!

В этом визге было что-то сверхъестественное, совершенно мне недоступное. Словно эхо далекого катаклизма и ужасного отчаянья. У обоих первенцев началась истерика, кровь из ноздрей, зажатые уши, и вопли, острые как иглы.

Что-то хлопнуло, экран на мгновенье померк, потом озарился яркой вспышкой, отступающей к краям экрана. Я заметил, как армии заволновались. Люди падали, закрываясь руками. Построения рушились словно потревоженные костяшки домино.

Я схватил Киру и Реверанса, прижал к себе так крепко как мог, терпя укусы и царапины. Рем помог мне, Олечуч, не говоря ни слова, скрепил обнял нас с третьей стороны. И только Проглот отправился к Миумуну и проглотил его.

Так мы просидели минут десять, пока Кира не перестала вырываться и по-животному тоскливо выть.

Когда я обернулся, чтобы взглянуть на Автора, я увидел… тьму.

— Терминал, что с изображением?!

— ПЕРЕДАЧА ДАННЫХ ИДЕТ. ПЕРЕДНЯЯ ОБЗОРНАЯ КАМЕРА РАБОТАЕТ УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНО.

— Снежинки, — сказал Рем негромко. — Снег идет.

Маленькие морозные звезды касались пустоты, оставаясь на ней, срываясь вниз. Порошили глаз Истока, падали на изумленных людей. Тех и других. Они равнодушно и легко танцевали над пиком этой истории. Их нисколько не беспокоили раскаленные сердца там внизу, своевременность появления на сцене и нерешенный пока вопрос… Они были восхитительны в своей непредсказуемости и наделены завидной свободой. Они были одновременно насмешкой, обещанием и символом.

Снегопад усиливался.

— Это конец, — произнес Реверанс внятно. Странным, безжизненным голосом. — Теперь точно, конец. Отнесите меня в экстратор.

Над Гротеском кружили злющие вьюги. Ветра грызли черепицу, взламывали неплотно запертые ставни, выдували из пустот окоченевшую живность и разгоняли сажу в дымоходах. Снег заносил город. Ложился влажной шугой на затопленные улицы, с переменным успехом завоевывал крыши и сам же отступал с них, вместе с ветром.

Люди были рады ему так, словно из него можно было напечь лепешек.

Гигана покрывалась сетью светодаровых гирлянд. Слышался стук молотков и звуки быстрой напряженной работы. Люди сооружали множество временных мостков, прикрепляя их к стенам домов. Простые жители, не способные и слишком занятые для долгих потрясений, возвращали город в русло привычного существования.

Почти Легальная Арена обещала успеть с праздничными представлениями к началу Дня Рождения Первого или попросту Рождества. Ввиду засилья водной стихии, написанные фосфорной краской, плакаты пестрили названиями вроде «!!!Капетан Карп уделывает падводное Зло!!!» или «Человек-Все-Равно и наизубастейшие кракодилы: = схватка воли и трехнедельной некормленности! Спешите видеть!».

Сеть Золотой Струи переехала на верхние этажи и вовсю принимала гостей. Крокодильи каноэ, надолго выжившие с рынка несчастных яхи, игуан и ло-ша-дей, целыми флотилиями форсировали улицы, развозя ремесленников и клерков. Иной раз даже обходилось без взаимных вышвыриваний за борт.

В общем, о событиях месячной давности вспоминали только газеты и большие очереди.

Гигана была слишком большим городом и слишком древним, чтобы всерьез поверить в свое поражение. Все, что в нем происходило, напоминало брожения внутри яйца. С толстой скорлупой глупости, предрассудков и мещанского узколобия. Этот город, олицетворение того, за что стоило не любить Авторитет, за что его ненавидел Реверанс, был одновременно сухим сердцем и пустопорожним мозгом империи.

С него нужно было начинать, задумав изменить навязанную суть Авторитета.

Сару сидел во главе собрания тэнов. Тэнов и новоизбранной рады Свободных Труженников. Огромный бальный зал, лишенный своего непримиримо-помпезного шика, был переделан в колизей прав и свобод, в котором сейчас проводилось первое торжественное совещание посвященное будущему Авторитета.

Зал гудел, кипел и испарялся. Амнистированные политические преступники вызывали гнев у Церкви Зверя. Церковь Зверя вызывала отвращение у либеральных сынов науки. Либеральные сыны науки в свою очередь страшно смущали воинствующих милитаристов. И вся эта ошалевшая от новых порядков компетентная свора извергала тысячи предложений, требований, манифестов и резолюций.

Глаза Сару были повязаны шелковой лентой. Он был почти уверен в том, что ослеп навсегда, но так же не сомневался, то ему хватит слуха, голоса и воли, чтобы суметь справиться с ситуацией. Вслушиваясь в этот перенасыщенный жизнью и человеческой энергией спор двух сотен человек, он слабо улыбался. Он слышал в этом гомоне крик новорожденного. Растерянные тэны смотрели на своего повелителя.